Взмахом кисти
Шрифт:
Пунктуально, в соответствии с важностью этого дела, во дворе остановилась знакомая машина, сверкая на солнце. Впитывая усталый пульс на запястье Художницы, наручные часы показывали без трёх минут час.
Респектабельно-стильная лысина, туфли и костюм. И парфюм тот же, что и вчера.
– Здравствуй, Оля… Что насчёт картины?
– Здравствуйте, Константин Сергеевич, картина уже давно готова. – Художница открыла дверь в мастерскую, где
– Она хоть что-то даст?
– В определённом смысле – да.
Константин Сергеевич остановился напротив картины. Долго и напряжённо смотрел, сурово сжав губы и хмурясь, точно от головной боли.
– Я в живописи не силён, но эта картина меня почему-то пугает, – сказал он наконец. – Нет, пойми меня верно, она прекрасна, но… Что-то жуткое в её настоящести. Это как будто не рисованное. Когда жена мне рассказала – это она нашла твой сайт – я, честно говоря, воспринял скептически. Но сейчас, когда я увидел это своими глазами… Наверно, что-то в этом есть. А Ариша тебя ждёт. Очень хочет увидеть, торопится, будто…
Он резко умолк на полуслове, ослабил серебристо-синий галстук и вышел из комнаты. В открытую балконную дверь врывался свежий ветер, колыхались ивовые космы.
Они вышли из дома вдвоём. Художница несла под мышкой обёрнутую бумагой картину, ловя сердцем тонкое золотое сочувствие туч, острое и болезненное для глаз, высушенных от слёз ромом.
Аккуратный, европейского вида коттеджный посёлок, красные черепичные крыши, зелёные лужайки, чугунные заборы, чистенькая брусчатка улиц. Машина остановилась у дома с молодыми, пушистыми голубыми ёлочками на участке. Вдалеке в сизоватой дымке виднелся сосновый бор.
Такие интерьеры Художница видела только на картинках. Впрочем, отбрасывая внешнюю шелуху и ища главное, она отодвинула золотисто-бежевую и искрящуюся, похожую на нарядный торт завесу роскоши – так хирург отодвигает ткани, обнажая больное место. Источник боли был в душе у холеной, красивой дамы в нежно-сиреневом платье с цветочным рисунком. Ни её яркая помада, ни причёска из весёлой копны рыжеватых вьющихся локонов не могли обмануть Художницу своим показным лоском.
– Спасибо Вам, – начала женщина, устремив заблестевший надеждой взгляд на картину.
– Рано благодарить, – проронила Художница. – Сначала выслушайте, что я скажу. С Аришей я сегодня в интернете пообщалась… Своё решение она уже приняла.
С её плеча вспорхнул прозрачный розовый мотылёк. Откуда он взялся и зачем прилетел? Быть может, чтобы утереть своими крылышками слёзы матери, в сердце которой большим ножом входило
8. Розовые мотыльки
Тонкая, полупрозрачная рука с перламутровым маникюром лежала в руке Художницы. Розовые мотыльки порхали над круглой шапочкой прямых русых волос с серебристыми прядями, задевали печальные тенистые ресницы, кружились над клавиатурой ноутбука на одеяле, как подхваченные вихрем персиковые лепестки.
«Мама плачет, да? Странно, боли я не чувствую, – сказала Арина, подставляя мотыльку палец и разглядывая его крылышки цвета утренней зари. – Мне легко и спокойно…»
Её мыслеголос раздавался в голове Художницы тёплой летней трелью. Другого слова, кроме «ангельский», для его описания не подбиралось. Сладкий, как нектар, и свежий, как утренний ветер.
«Это Надин помогает, – ответила Художница, ничуть не удивлённая этой способностью сестрёнки. – Она здесь, с нами, хотя её не видно».
«Я чувствую, – улыбнулась Арина. – Кто-то очень светлый, тёплый, добрый… Ты понимаешь, что всё предопределено лишь до некоторой степени?»
«Не совсем», – призналась Художница.
В глазах Арины проступил янтарный свет. Тонкая улыбка едва касалась её губ, отчего в сердце Художницы билось какое-то слепоглухонемое чувство, необъяснимое, без названия… Призрак мысли, которую её разум пока вместить не мог, но был на пороге осознания.
«Ничего, скоро поймёшь. – В глазах Арины отражалась дверь в иной мир: шагни, открой – и всё изменится. – До перекрёстка осталось всего несколько шагов».
Что означали её загадочные слова? Художница не стала переспрашивать, просто позволила им лечь в сердце – точно так же, как мотылёк сел ей на ладонь. Она обвела вокруг себя взглядом. Симпатичная, уютная девчоночья комната – в светлых тонах, с одной полукруглой стеной, тремя окнами. Изголовье кровати было вмонтировано в невысокий шкаф с полками. Книги, диски, музыкальный центр, фотографии в рамках, мягкие игрушки, статуэтки ангелов и котят – всё это находилось рядом с кроватью и легко доставалось с неё. А в инвалидном кресле сидел большой плюшевый медведь.
Розовые мотыльки упивались болью и, медленно кружась, опускались на ковёр. Зато Художница не плакала.
«Позови маму с папой», – попросила Арина.
Пол гостиной был весь усыпан мёртвыми мотыльками, но множество живых ещё порхало вокруг застывшей в пышном белом кресле дамы. Они безбоязненно садились на её пальцы, шевеля крылышками, а она улыбалась. Константин Сергеевич открыл окна, чтобы выпустить их, но оттуда только залетали новые и новые мотыльки.