Взорванный плацдарм. Реквием Двести сорок пятому полку
Шрифт:
Рядом с нами запустили ракету «Змей Горыныч», но у нее оборвался трос, и ракета, оказывается, упала рядом с нами. Взрыв был просто невероятный, контуженых контузило еще раз, меня тоже контузило легко. Как только отошли от взрыва, залезли в «бэху», и поехали к дому…
Эдуард Виноградов:
– Командир взвода Андрей Кузнецов умирал на руках Валерия Стратилы… Солдат по кличке Паганель – он был очень похож на этого героя романа «Дети капитана Гранта» – получил пулю в челюсть, когда вытаскивал Кузнецова. Но ничего, остался жив.
После боя спали где попало… Во взятом доме, в комнате, на полу. Спали очень мало, я – по два-три часа в день. И спали так крепко, что могли погибнуть все в этой комнате: пара гранат, и нас нет… Часовых назначали, но и они все равно спали, настолько уставали. Невозможно было терпеть, чтобы не уснуть, поэтому стояли в карауле по полчаса.
«Обменялись личными номерами на удачу…»
Артур Сатаев, начальник штаба 1-го мотострелкового батальона, майор:
– Лейтенанты Маменко и Цыкин, видимо, в знак того, что никого из них не убьют, обменялись личными номерами на удачу. Об этом никто не знал… Когда Иван Цыкин был убит, на его теле был личный номер Маменко… Тело Цыкина в полевых условиях визуальному опознанию не подлежало, голова отсутствовала… Удостоверения личности при нем не было… В батальоне никаких проблем насчет личности погибшего не было… Тем более, тем же днем лейтенант Маменко получил легкое осколочное ранение, вытащил осколок в медвзводе, вернулся в бой, затем получил уже костное ранение в кисть руки, приказывал одному из подчиненных оторвать ему палец и хотел дальше выполнять обязанности, но его кое-как отговорили, и он был отправлен в МОСН (палец, кстати, ему спасли, правда, стал недвижимый). Данные по потерям были поданы в штаб полка. Однако вечером на меня вышел в режиме «А» лично командир полка, и, как выяснилось, недоговаривая (говорили, что у боевиков есть люди, которые без всякого ЗАС, улюлюкания режима «А» могли разобрать), поставил задачу «восстановить ход боевых действий прошедшего дня и доложить обстановку, включая потери… Еще раз потери…», затем добавил: «Вы меня поняли?» Я среагировал, можно сказать, по-солдафонски. Я же не знал, что у них за непонятка. В течение 20 минут расписывал: где, когда по времени, какие здания, какие подразделения занимали. Затем в режиме «А» вышел на командира полка и начал ему докладывать, по координатам, соблюдая кодировку карты. Тридцать секунд полковник Юдин меня внимательно слушал, потом прервал: «Ты ни хрена не понял, майор, открытым текстом: у нас здесь «двухсотый» ваш офицер, опознанию не подлежит, на нем личный номер офицера первой роты. Это Маменко?» Я убедил командира полка, что нет, Маменко несколько часов назад был отправлен по ранению на лечение, и что погибший – Цыкин. Командир полка потребовал прислать людей для составления акта опознания. Я сказал майору Коптеву: «Взять людей, кто его знал лично, и выполнить формальность». Почему формальность? Потому что тяжело опознать даже своего товарища с такими повреждениями. Мы просто знали, что Маменко в госпитале, а Цыкин погиб от попадания «ВОГа» в голову. Впоследствии майор Коптев поехал сопровождать тело Ивана на родину…
О его гибели донесение было отправлено вовремя, путаница произошла в результате обмена жетонами. Получив команду разобраться, доложил почти сразу, я знал, кто погиб, но пока разбирались, сделали по инструкции: сообщили родителям Маменко о гибели… Может быть, это кому-то покажется непростительной ошибкой. Это в кино, что на войне только в атаку ходят, командиры бойцов поднимают. На самом деле это далеко не все… Рутину, в том числе и документальную, на войне никто не отменял. Даже солдат после боя не все время отдыхает лежа, ему нужно подготовить новую огневую позицию, обосноваться на новом месте, обустроить свой полевой быт, чай погреть (если вода есть). У командира роты после боя дел много: посчитать людей, проверить оружие, внести изменения в штатку по потерям, разобраться с боеприпасами, сколько чего осталось. Подать донесения, накормить личный состав, иногда короткими перебежками сбегать на совещание к комбату, выставить боевое охранение, поставить задачи командирам взводов, организовать обеспечение, много чего… Чем выше должность, тем больше обязанностей. Не выполнив чего-либо, все нарастает как снежный ком… Так что случилось то, что случилось… К счастью, как потом рассказал сам Маменко, он позвонил из госпиталя домой, печальное сообщение и его звонок совпали по времени… Можно представить, что тогда довелось пережить его матери.
С погибшим командиром взвода лейтенантом Кузнецовым произошло все наоборот. По информации из подразделения, его раненого увезли… Среди раненых его не оказалось. Через двое суток начальник штаба полка ближе к ночи сообщил по радиостанции, что в морге МОСНа находится неопознанное тело. Документы и личный номер отсутствуют, молодой, при нем крупномасштабная карта, план Грозного. По всей видимости, офицер, командир взвода. Возможно, ваш Кузнецов, нужно опознать.
В это время мы были в пятиэтажном здании рядом со зданием «Пенал». Начали обустраиваться на ночь. Командир батальона приказал мне взять двоих солдат из его взвода и отправляться в штаб полка.
Меня встретил ЗНШ полка. Вид, наверное, у нас был уставший, он, как бы извиняясь, пояснил: «Ребята, не дело это: парень двое суток лежит, по всей видимости, наш… Давайте, надо опознать». Прибыли в МОСН, нас отвели в морг, находившийся в здании, видимо, бывшей электротрансформаторной. Там лежал Кузнецов, тело в месте выше пояса было обмотано бинтом, отрывов, видимых развороченностей не было, видимо, пуля прошила его в бок, между пластин бронежилета, на руке командирские часы… Предложили снять, мы отказались… Жалею, что в тот момент не снял и не отдал часы его подчиненным, на память о командире, но суеверий в голове на войне слишком много. Составили акт…
От поведения санитара, скорее всего прапорщика или контрактника, показывавшего тело Кузнецова, остался неприятный осадок. В морге лежали два развороченных тела военных, завернутых, из другого полка, уже опознанных. Санитар, явно выделываясь: «А этих не хотите посмотреть? Прям фильм ужасов». Мы отказались. Выйдя на улицу, я его отвел в сторону и сказал, показывая на своих солдат: «Этих ребят, может быть, через пару часов, в более худшем состоянии привезти могут. Ты – медик, далеко от боя находишься, даже не в медроте, какого хрена рисуешься?» Он промолчал.
Командир МОСНа, подполковник, с женщинами-медиками повел себя иначе. После составления акта опознания мы собрались ехать. Они начали нас настойчиво уговаривать: «Куда вы ночью поедете? Там стреляют, оставайтесь до утра». Пришлось объяснить: «Вы что? Там у нас свои обязанности, там наши товарищи… Меня за такой ночлег здесь свои утром шлепнут, представят к какой-нибудь медали «За боевое содружество», типа погиб, и будут тысячу раз правы». Мы уехали в полк.
Заехал в штаб полка, доложил, что погибший – лейтенант Андрей Кузнецов.
В подразделение, в город, прибыл часа в три-четыре ночи, поспать удалось часа два.
«Убьют так убьют…»
Сергей Серебренников, наводчик-оператор БМП 3-й мотострелковой роты, гвардии рядовой:
– Наш командир взвода гвардии старший лейтенант Иван Цыкин был боевой парнишка, хотя чуть нас постарше, срочников. И контрактники, намного старше его, слушали беспрекословно и смотрели как на командира. Дисциплину во взводе он держал, умел и поругать, и приласкать. Помню его слова: «Хорошо, что есть такие пацаны, как вы». Погиб он мгновенно…
О смерти мы думали все время, но нам повезло, что в полку с самого начала боевых действий опыт был. А страха не было. Убьют так убьют… Такого, как в мирной жизни, что отработал до 17 часов и пошел домой – такого же не было.
Чтобы победить врага, надо его понять, научиться его ненавидеть. Если он живому человеку отрезает голову – какие у нас могли быть ответные чувства?
Противник умело воевал, снайпера особенно. Вычислили одного снайпера, на чердаке, сняли выстрелом из танка, пошли посмотреть – лежит женщина с винтовкой, ствол погнут, еще живая… Они нашим все время в пах стреляли. Были разговоры, или слухи, что взятых в плен снайперов рвали «бэхами».