Взрослая девочка
Шрифт:
— Спасибо, мадам… — Одри чуть не плакала, но старалась сохранить спокойствие в голосе.
— Сандрин, милая. Сандрин.
— Спасибо, Сандрин.
— Так мы вас ждем, — напомнила мадам Фермэ и распрощалась.
Одри повесила трубку и схватилась за голову. Что делать? Что делать? Что делать? — стучало в висках.
Она ненавидела лгать. Она не умела лгать. Ей проще было промолчать, отказаться отвечать на вопрос. Тем более неприятно было вводить в заблуждение тех людей, которые хорошо к ней отнеслись и заслуживали почтения, а не лжи.
О, Мари, что же вы наделали? Сама того не ведая, верная пожилая домработница стала причиной того, что теперь ее юная хозяйка металась из одного угла комнаты в другой, не находя себе места. Мягкие диваны и кресла казались ей вытесанными из камня, ни на одном она не могла усидеть. Ни одна книга, снятая с полки, не могла ее занять. То, что сейчас творилось с Одри, можно было бы назвать Растерянность и Смятение.
Ей не под силу решить эту проблему одной. Остается только ждать Жюльена и вместе подумать, как распутывать этот гордиев узел. А сейчас надо успокоиться и отвлечься.
Одри смела в охапку Сюзон, включила телевизор и села перед экраном. Что бы ни происходило в мире, она сосредоточит на этом все свое внимание и отвлечется от мыслей о собственном бедственном положении.
О, да это же ее любимая актриса! Какая она красивая с бриллиантовой диадемой в волосах и в нежно-голубом платье с пышным кринолином и длиннющим шлейфом! А лицо ее просто светится от радости…
— …ярчайшие звезды французского кино. После церемонии венчания молодые отправились в свое роскошное поместье на побережье, где в обществе именитых гостей отпраздновали это знаменательное событие. Светские хроникеры уже окрестили эту свадьбу самой пышной свадьбой десятилетия. Судите сами: для обслуживания гостей было приглашено четыреста официантов. Свадебный торт высотой в человеческий рост лепили двадцать лучших кондитеров. Платье невесты, по информации нашего корреспондента, стоило…
Одри со стоном выключила телевизор. И здесь о свадьбе… Она выпустила Сюзон, пулей выскочила из гостиной, взлетела вверх по лестнице, заперлась в своей комнате, упала на кровать под «звездным небом»… И разрыдалась.
6
— Так. Главное — успокойся. — Жюль запустил тонкие пальцы в свою густую шевелюру, как делал всегда, когда ситуация грозила выйти из-под контроля.
— Да, успокойся, А что делать? Делать-то что? — Одри металась по кабинету Жюльена, как перепуганная белка. Ее каштановые волосы, на солнце отливавшие красным золотом, усиливали это сходство.
— Во-первых, сядь и не мельтеши. У меня скоро голова закружится. — Жюль устало прикрыл глаза.
Ну и деньки выдались, подумал он. В такую погоду лежать бы где-нибудь под тентом и пить холодное вино. В Париже — жара, в Милане — жарища, дел невпроворот, а тут еще сюрприз… Сам виноват, рыцарь нашелся, Дон Кихот Ламанчский. Защитник чести Прекрасной Дамы… Выпутывайся теперь.
Прекрасная Дама в изнеможении опустилась в кресло для посетителей, вытянув длинные ноги и закинув руки за голову. Она изящно прогнулась и потянулась, высокая грудь напряглась под тонкой тканью летнего платья.
В принципе, ради такой женщины многие мужчины отдали бы все, что угодно, сказал себе Жюль, в очередной раз замечая, как она хороша. Жаль, что их отношения с Одри сложились так, как сложились. Если бы он не нянчил ее на руках, когда она была совсем малышкой… Если бы он не стал ей кем-то вроде старшего брата, строгого, но справедливого… Может, тогда он не чувствовал бы такую ответственность за нее и за правильность ее поступков.
Но она не должна путаться с такими мужчинами, как он, Жюльен Фермэ. Я же брошу ее самое большее через месяц, напомнил он себе. И после этого не смогу смотреть в глаза не только Одри или окружающим, но даже собственному отражению в зеркале. Потому что таких, как Одри, бросать нельзя.
С одной стороны, она слишком ранима. Он и так принес ей много боли, еще не сознавая этого. Теперь Жюльену было ужасно стыдно за то, что Одри видела его в обществе других девушек. Девчонка была влюблена, и напрасно он относился к этому так легкомысленно. Хоть это и была обычная подростковая блажь, которая со временем проходит, но ведь она искренне страдала.
К тому же он подал ей не лучший пример, и теперь Одри было в чем его упрекнуть.
Но Жюльен не собирался во искупление старых грехов отдать ей всего себя с потрохами. Слишком дорогая плата за любовь девушки, даже такой замечательной, как Одри.
Хм, впрочем, я отвлекся, одернул себя Жюльен. Надо сообразить, что говорить родителям. Пожалуй, самым разумным будет сказать все, как есть. Объяснить, что он вызвался стать ширмой для Одри, чтобы тем самым защитить ее от местной шпаны.
Как мама будет разочарована… Она уже не первый год твердит, что мечтает о невестке — милой, порядочной девушке, которая полюбит его самого, а не его бумажник. И о внуках… Отец не говорил об этом так прямо, как Сандрин, но одобрительно хмыкал каждый раз, когда жена заводила этот разговор.
В принципе, Жюльен не имел ничего против детей. Со временем он, безусловно, будет рад сыну, наследнику. Да и дочери тоже… Девушки не раз говорили Жюльену, что если его дочь пойдет в него, она будет красавицей — кареглазая брюнетка с соболиными бровями и тонкими чертами лица… Но он чувствовал, что это время еще не наступило.
Итак, стоит ли говорить правду маме и отцу? Безусловно, решил Жюльен. Напрасная ложь еще никого не делала счастливым. Пусть они будут разочарованы сейчас, пока не успели проникнуться пустыми надеждами. Не жениться же ему на Одри в угоду родным и во устрашение Бювану, что за глупость, право слово!
— Что ты молчишь? — не выдержала Одри. — Ты что-нибудь решил или вообще забыл, что я здесь сижу, и думаешь о своем?
— О вас, мадмуазель, забудешь, как же, — усмехнулся Жюльен. — Пять минут тишины и покоя — это максимум того, на что вы способны. Правда, Одри, как у тебя хватает терпения писать картины? С твоим-то темпераментом и переменчивым настроением. Только что спокойна, улыбаешься — и вдруг вскакиваешь, начинаешь рыдать, тут же успокаиваешься, смеешься…