Взрослые. Книга 1

Дикий Вася

Название группы брало истоки у любимого вкусового сочетания вокалиста, перекликающегося с фамилией: Лесли превосходно себя чувствовал, попивая вермут вприкуску с сыром Дор Блю. Такое, можно сказать, элитарное пристрастие ему привили родители, не подозревавшие, что их сыночек таскает пойло из шифоньера. Они были очень состоятельными людьми, хотя их отпрыск предпочитал отождествлять себя не с зажравшимся мажором, а с ребёнком из неблагополучной семьи, отец которого отбывает не первый срок, а мать прикладывается к бутылке и таскает в дом вонючих дальнобойщиков, заставляющих её визжать, как свинью резаную. Такой образ ему казался ближе его душевному укладу и духу группы, название которой хоть и брало истоки там, где брало, расшифровывалось вполне конкретно:

сокращение от «Дорогая, блюю». Так просто и приземлённо. В этом был весь Лесли: сегодня в кожаном кресле пьёт вермут с Дор Блю, а завтра уже блюёт на очередной девке, готовой раздвинуть ноги по первому щелчку пальцев.

Он вечно играл на грани и впадал из крайности в крайность, вторя досадному мезальянсу между внешней гармонией семьи Вермутов и внутренним разладом. Огромный дом, машины, деньги и связи. Жестокий тиран отец, подавлявший всех авторитетом и угрозами лишить финансовых дотаций. И мать – слабовольная неврастеничка, вымещавшая недовольство жизнью на нерадивом сынке, презиравшем их обоих.

Часто Лесли запирался в своей комнате и подбирал аккорды любимых песен «Нирваны». Он представлял себя живущим во времена Курта Кобейна и Ривера Феникса, почившего от передозировки. Внутреннее стремление к смерти, как говаривал Федерн, мортидо, толкало Вермута на «передозировку» везде и всегда. Он не знал меры ни в чём: будь то алкоголь, сигареты, женщины или наркотики. Он мог смеяться до потери сознания или впадать в депрессию сравнимую с апокалипсисом. Его часто посещали мысли о самоубийстве. Останавливало одно – он ещё не достиг того уровня, чтобы уйти, оставив след в сердцах людей навечно. Это было единственным, что казалось стоящим, – сотворить то, что переживёт поколения и заставит помнить тебя всегда. Создав это, можно и умереть.

Когда все вернулись с пробежки, Лесли уже сидел поодаль от палаточного городка и что-то воодушевлённо бренчал на гитаре.

– Я смотрю, ты быстро бегаешь, – Хэкмут заподозрил неладное.

Тот кивнул и продолжил играть.

– Эй, Вермут, я, кажется, к тебе обращаюсь!

– Я сделал ваш дурацкий кросс, что ещё нужно? – бросил парень, не отрываясь от струн.

Датчик кипения Уилла начал зашкаливать, что отчётливо показали его встопорщившиеся усы; но его позвали на обед, и голод пересилил злость. Оно и ладно, связываться с этим сорванцом было себе дороже: в конце прошлого года ему перешёл дорогу преподаватель биологии, поставив за итоговый тест неуд – вскоре школа лишилась одного из биологов, которого якобы поймали на взятке, а Вермут окончил курс с отличием. Его отец не поощрял выходок сына, но когда речь заходила о престиже семьи, он использовал всё своё влияние, чтобы крайними оказались не её члены. Так что лучше перекус, чем топорщащийся ус, как говаривал дед «малыша» Уилла.

Лесли благоговейно перебирал аккорды, то и дело заглядывая в свой блокнот, и что-то там записывал. Он явно был под каким-то допингом, будь то алкоголь, наркотики или вдохновение. Или первое, второе и третье вместе взятое.

Все, кроме него, уселись обедать. Билли Терноп ютился возле палатки и чувствовал себя ещё большим изгоем, чем обычно. А такое довольно сложно представить. Коул взял порцию рагу и решил расположиться в тени раскидистого орешника на краю поляны, подальше от глупых замечаний учителей и несмешных шуток ботанов. Проходя мимо Билла, он смачно шмыгнул носом, собрав всё содержимое его недр, и метко харкнул прямиком в середину миски недруга. Тот вздрогнул.

– Жри, паскуда, или хуже будет, – процедил Китен.

Билли уставился на него испуганными глазами из-за огромных очков и сидел не шелохнувшись.

– Жри, я сказал.

Дрожавшая в руке алюминиевая ложка зачерпнула немного рагу с самого края тарелки. Коул покачал головой.

– Не там.

Силясь не разразиться рвотой, Терноп сделал новый «подход» и медленно поднёс ко рту порцию с желтоватой харчой.

– Жуй, – бесцветно произнёс Китен, когда кривящиеся губы Билли сомкнулись.

Бедняга, приступил к выполнению приказа. Он зажмурился. Тело била мелкая дрожь, лоб покрылся испариной. Но он жевал. Жевал, не переставая. Когда Билл открыл глаза, Китена уже не было. Тогда его вырвало обратно в миску.

Он уставился на свой недообед и стиснул зубы.

Билли проклинал всех. Всех и вся. Он ненавидел. Ненавидел Китена; остальных парней, считавших его ничтожеством; себя за то, что был этим ничтожеством; девочек, не обращавших на него внимания; и учителей, видевших в нём прилежного ученика, не имевшего права на ошибку. Но больше всего он ненавидел Софию и Джозефа, породивших его на свет. Это они обрекли его на страдания и страшные муки, они сделали из него того, кем он быть не хотел ни единой минуты своей жалкой жизни. Они всегда стремились к тому, чтобы сын уважал их, но добились лишь страха. Да, он их боялся. Боялся того чувства неполноценности, которое они в нём вызывали. Чувства неуверенности и психостении. Это было намного сильнее трепета перед сильными мира сего в лице Китена и других амбалов. Каким бы мерзким это ни казалось, но поедание соплей было цветочками. Если бы София приказала ему съесть испражнения, он бы подчинился. Но додумайся это сделать Китен, Терпноп предпочёл бы избиение за отказ.

Пока очкастого харчеглота колбасило от внутренних демонов, Коул уселся поудобнее в приятной прохладе ветвей, прятавших зелёный пригорок от яркого солнца. Он наворачивал сытное рагу и лелеял сладость первой мести. Одним плевком Билли не отделается, это уж точно, но для начала вполне сойдёт.

– Не помешаю? – прервала его ликование Сара. «Ведь это ничего не значит? Просто поболтаем по-дружески… Всё равно Чес со мной больше не разговаривает – терять нечего…»

– Да нет… – тот неуверенно пожал плечами.

– Устала от этого гвалта.

– Да… я тоже…

Рейн опустилась рядом на травку. Её взгляд украдкой пробежался по Китену и демонстративно устремился в сторону костра, вокруг которого кишели якобы доставшие её люди.

И среди этих людей была Честити. Она с обидой наблюдала за бывшей подругой, радовавшейся преимуществам, возникшим благодаря их размолвке. Она не слушала трёп Дина и других товарищей, её мысли были захвачены до гениальности банальным планом мести. И даже старая вражда и отвращение к Китену не могли стать серьёзной преградой.

Коул быстро доел внезапно опресневшее рагу и покинул место нарушенного уединения. Он был далёк от того, чтобы общаться с девушками без задних мыслей. На беду Сары, она его на эти самые мысли не вдохновляла. Девочка осталась сидеть в одиночестве с видом полным достоинства и непробиваемого спокойствия, но внутри всё клокотало. От обиды, стыда и разочарования. «Если вся школа знает, то и он тоже… Поэтому его как ветром сдуло? Какой позор…»

Помыв миску, Коул стал собираться на новое наказание Хэкмута, как вдруг на него налетела Честити.

– Ой, извини, – улыбнулась она. – Я сегодня что-то неуклюжая какая-то.

Китен молча пожал плечами и хотел было идти дальше, но Чес положила руку на его грудь и с восхищением пролепетала:

– Ничего себе – вот это мышцы!

Глаза Китена превратились в два блюдца, а изо рта вытекло медленное «ладно…». Он убрал руку девушки, уже начавшей наглаживать его пекторальные мышцы, и поторопился ретироваться с выражением лица человека, случайно заглянувшего в дурдом.

Честити нахмурилась. Она ожидала более продуктивных результатов. Ей нравилось тешить себя мыслью, что Коул к ней неравнодушен и не решался проявить свои чувства только из страха обидеть лучшего друга. А выходка с фото? – Так это всего-навсего попытка незрелого юнца обратить на себя внимание, это ж и ежу понятно. В альтернативной реальности Чес Китен должен был моментально ответить взаимностью на её любовный порыв. Но, по всей видимости, в этом мире дела обстояли иначе, и самые банальные идеи о том, что Коул не очень-то расположен к Тор, трюк с фото в стиле ню – реальный акт мести, а не неумелая попытка флирта, оказались правдой.