Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун
Шрифт:
— Из чьей сотни? Хрына? Стаха? Бира?
— Хрына… — пролепетал Шершень.
— Куда и зачем шел?
— В сотню Стаха. Зачем — не знаю. Пан сотник велел сопровождать связника с пакетом.
— Врет, — раздался насмешливый голос сержанта. — Насчет связника не знаю, а у него имелось свое задание.
— Выходит, брешешь? — угрожающе процедил сквозь зубы Горобец, нахмурив брови. — Или меня за дурня принимаешь? А может, забыл обо всем? Ничего, сейчас вспомнишь… С моей и божьей помощью.
Он коротко размахнулся
— У меня было свое задание, — быстро заговорил Шершень, выражением лица и всем видом желая показать якобы охвативший его ужас. — Оставить под пнем записку. Но кто и когда должен ее забрать — не знаю. Христом–богом клянусь.
— Вот теперь больше похоже на правду, — с удовлетворением проговорил сержант. — А кто явится за посланием — без тебя доведаемся. Да и твои дружки кое–що подскажут.
Тряся головой, Шершень вдруг, громко вскрикнув, повалился навзничь, принялся кататься по полу. Краем глаза успел заметить, что сержант и Горобец недоуменно переглянулись, а у дежурного от изумления отвисла челюсть
— Эй ты? Сказился, что ли? — раздался над Шершнем голос сержанта, и сильные руки прижали его к полу.
Вырвавшись, эсбист схватился обеими руками за живот и, громко подвывая, пополз в угол комнаты. Но тут на помощь сержанту подоспели Горобец с дежурным, и втроем им удалось удержать Шершня на месте. Брыкнув напоследок ногой, он жалобно заскулил и, распластав руки, замер. Глаза его закатились под лоб, язык наполовину вывалился изо рта, в уголках губ появилась густая пена.
— Неужто сдох? — испуганно спросил дежурный.
— Не верещи! — оборвал его Горобец. — Лучше тащи ведро с водой!
Поскольку перспектива быть облитым на ночь глядя водой Шершня не устраивала, он жалобно застонал и пошевелился. Приподнял голову, повел по сторонам отсутствующим взглядом.
Сержант похлопал Шершня ладонью по щекам, ухватил пальцами за подбородок, несколько раз открыл и закрыл ему рот. С силой ткнул ему кулаком в раздутый живот.
— Как каменюка, — сообщил он. — Ну прямо баба на сносях. С чего бы это? На неделю вперед нажрался? Причем на двоих с солитером? Ну прямо чудо чудное.
Никакого чуда здесь не было. Напрасно совсем недавно Шершень с пренебрежением вспоминал о «Центральной академии для членов ОУН» в Берлине: именно там его обучали симулировать внешние признаки ряда болезней, в том числе и разного рода припадки. Как кстати это пригодилось сегодня!
Шершень приподнялся на локтях, его взгляд остановился на дежурном. Будучи неплохим психологом, он уже определил, что самое сильное впечатление разыгрываемая им комедия оказывает на этого, возможно храброго, но явно излишне доверчивого человека.
— Врача… врача, — еле слышно, словно через силу, прошептал эсбист. — Христом–богом молю.
— Может, на самом деле лекаря покликать? — спросил дежурный, глядя попеременно на Горобца и сержанта. — А то как бы ненароком лиха не приключилось.
— Коли имеется — позовите, — равнодушно сказал сержант. — Пускай глянет на него. Может, чем–либо поможет.
— Врача, врача, — продолжал настойчиво повторять Шершень. — Врача…
— Ладно, пошли кого–нибудь из хлопцев за фельдшером, — приказал Горобец дежурному. — Кто знает, что он еще вытворить можег.
Наконец–то! Именно из–за этих слов Шершень и отдался в руки казаков возле Крышталевичей, из–за них так старательно разыгрывал представление с припадком.
Он поманил к себе пальцем дежурного, и когда тот склонился над ним, громко зашептал:
— Спасибочки. Не дал пропасть душе христианской… Припадок это у меня, уже не впервой. С младенчества я такой. Медицина говорит — нервы плохие, — он перевел дыхание, с мольбой заглянул в глаза дежурного. — А лекарю передайте, чтоб обязательно захватил с собой шприц, что–нибудь обезболивающее и стрептоцид.
— Что он там бормочет? — поинтересовался Горобец.
— Говорит, что припадочный… с детства. Укол ему надобен. Просит, чтобы лекарь прихватил с собой шприц и… — дежурный запнулся, глянул на Шершня. — Что еще потребно?
— И любое обезболивающее, — подсказал эсбист. — Вы лучше запишите…
Дежурный достал из ящика стола лист бумаги, карандаш, начал медленно писать. «Шприц, любое о–без–бо–ли–ва–ю–щее, — бормотал он себе под нос. — Ст–реп–то–цид…»
— Добавьте «белый», — заметил Шершень. — Стрептоцид бывает белый и красный… Мне нужен только белый.
Дежурный поманил к себе одного из вооруженных парней, выглядывавших из соседней комнаты, по–видимому, караульного помещения.
— Держи записку и мигом к лекарю. Скажешь, пускай немедля поспешит к нам. И прихватит с собой все, что мной написано. Бегом…
Парень исчез, и Шершень облегченно вздохнул. Главное сделано: его человек в Крышталевичах получит записку с паролем и условным текстом и придет к нему на выручку. Обязательно придет, ибо это не простой боевик, а надежный, не раз проверенный человек СБ, знающий Шершня.
— Счастливо оставаться, хлопцы, — проговорил сержант, поднимаясь с лавки. — Навестил вас — пора снова в лес. Небось, мои казачки уже прихватили его дружков, — кивнул он на Шершня, — и меня заждались.
Вслед за сержантом ушел Горобец. Однако вместо него из караульного помещения появились два парня с немецкими автоматами в руках. Один уселся на лавке у входной двери, второй — в паре шагов от лежащего на полу Шершня.
— Бандит, казаки из лесу доставили. Обещают привести еще пару его дружков, — объяснил им ситуацию дежурный. — Утром на машине отправим их с охраной в город. А покуда не спускайте с него очей.