Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун
Шрифт:
Плохое настроение не оставляло его вплоть до вечера, когда взвод в полном составе собрался в одной из землянок, чтобы по традиции проводить улетающих на задание. На столе стоял котелок с разбавленным спиртом, была разложена нехитрая снедь. Некоторая натянутость, возникшая поначалу в отношениях между лейтенантом и подчиненными, быстро исчезла, и вскоре за столом сложилась вполне непринужденная обстановка. Один из разведчиков, сержант Свиридов, включенный в состав улетающей группы, взял гитару, тронул струны. За столом сразу воцарилась тишина.
Птицы вьют надо
Возвратившись из дальних краев,
Мой братишка, ты мать береги:
Так нужна ей сыновья любовь.
Некоторые из солдат оставили свои места, сгрудились вокруг сержанта, стали потихоньку ему подпевать:
И тебя я, невеста, прошу,
Всех дороже ты мне и милей,
Если голову здесь я сложу,
Ты о матери помни моей.
Старшина Вовк, примостившийся в начале вечера в углу землянки, пересел к взводному.
— Прости, лейтенант, один вопрос, — своим тусклым голосом произнес он.
— Я вас слушаю, товарищ старшина, — стараясь говорить как можно официальнее, отозвался командир взвода.
— К партизанам впервые летишь?
Лейтенант удивленно приподнял бровь, взглянул на старшину. То же неподвижное, застывшее, как и при вчерашнем знакомстве со взводом, лицо. Ничего не выражающие, смотрящие сквозь собеседника глаза. Почему он спросил о партизанах? Хочет показать свою опытность и превосходство над новым командиром? Пожалуй, так.
— К партизанам лечу впервые, — сухо ответил он. — Но в тылу у немцев бывал уже не раз.
В лице старшины ничего не изменилось, он словно не слышал ответа.
— А я к ним в шестой раз лечу. И ни разу, понимаешь, оно так не складывалось, как в нашем штабе планировали или я сам на Большой земле замысливал. А потому, лейтенант, давай–ка отсядем в сторонку и еще разок прикинем, что за дела–чудеса могут с нами в чужом тылу приключиться.
Ходят рядом в солдатской судьбе
Жизнь и смерть по дорожке одной.
Мама, жди — сын вернется к тебе,
Ничего не случится со мной.
Звенела в землянке гитара, звучали голоса. Но лейтенант ничего этого не слышал: он и старшина склонились над картой…
Бывший пластун оказался прав. Неожиданности начались сразу после приземления. Едва группа собралась у сигнальных костров, к ним подошли несколько партизанских командиров. Один из них отрекомендовался начальником отрядной разведки. Его сообщение было кратким. В силу ряда обстоятельств, не зависящих от партизанского командования, немецкий узел заграждений не обнаружен, сведения о нем лишь ориентировочные и непроверенные. Поскольку отряд сейчас полуокружен фашистами и положение ухудшается с каждым часом, дальнейшую разведку узла заграждений он вести не может и, согласно приказу штаба бригады, уходит из данного района. На имя командира армейской разведгруппы получена из Центра радиограмма с подтверждением ранее отданного ему приказа и указанием о самостоятельных действиях.
— Так что, дружище, желаю удачи. Не кляни, что подвел, не моя вина, — закончил начальник разведки.
Лейтенант зло ковырнул землю носком сапога. Сообщение партизанского коллеги сразу поставило крест на все разработанные на Большой земле планы. Конечно, не ему разбираться в том, все ли сделала партизанская разведка для выполнения полученного приказа Центра. Главное, что не выполненная ею часть общей задачи ложилась сейчас на плечи его группы, усложняя и без того нелегкое задание. В ту минуту он мысленно поблагодарил старшину, с которым в ночь перед вылетом обсудил несколько запасных вариантов на случай непредвиденных обстоятельств. Еще тогда он сразу внес поправки в намеченный ранее план действий. Стараясь не показать своего раздражения, лейтенант глянул на начальника разведки.
— Значит, в поиске было две группы. Одна из них вернулась с данными, что где–то на дамбах немцы ведут земляные работы. Есть ли из тех разведчиков кто–нибудь сейчас рядом?
— Да. Один из тех двух, что вернулись из поиска, в обозе с ранеными.
— Я хотел бы поговорить с ним.
Начальник разведки в раздумье сморщил лоб.
— Дел по горло. Да ладно, пошли.
Лейтенант повернулся к костру, возле которого тесной группой расположились партизаны и его разведчики.
— Старшина, пойдете со мной! — крикнул он стоявшему к нему вполоборота пластуну.
Раненый не рассказал ничего нового. Сообщение о земляных работах на дамбах они получили от своего человека, внедренного в полицию. Точного места работ он не знал. Вместе с другими полицаями охранял участок шоссе, по которому в сторону дамб шли машины со взрывчаткой и стройматериалами. Возвращались они порожняком. По времени, которое грузовики находились в пути, он прикинул, что разгружались машины в районе дамб. Получив это известие, группа решила самым тщательным образом разведать указанное им подозрительное место, особенно два–три участка, наиболее подходящих для устройства узла заграждений. Но при подходе к дамбам разведчики напоролись на засаду.
Лейтенант достал из планшетки карту, расстелил на дне телеги перед раненым.
— Покажи эти участки. А заодно место, где вы попали в засаду.
Раненый, приподнявшись на локте, обвел карандашом на ленточке шоссе три маленьких кружочка.
— Здесь болота впритык подходят к самой дороге, и от проезжей части отделены только дамбами. Порушь их хоть в одном месте, болота сразу хлынут в брешь. Мигом размоют ее дальше и зальют всю дорогу.
Всмотревшись в карту, партизан ткнул кончиком карандаша в точку посреди болот.
— А вот здесь мы влопались в засаду. Да так, что половина хлопцев полегла прежде, чем успела за оружие схватиться. Только тех судьба и сохранила, которые сзади шли. Успели залечь, занять оборону. Поначалу от немчуры огнем отбились, а затем и от погони ускользнули… Одним из них был я.
Раненый облизал потрескавшиеся губы, откинулся в телеге навзничь, прикрыл глаза. Но по его расскажу чувствовалось: он сказал еще не все, что хотел, и лейтенант со старшиной, стоя у телеги, терпеливо ждали. Вот партизан снова приоткрыл глаза, скривив от боли лицо, поочередно глянул на разведчиков.