Взрыв произойдет сегодня (сборник)
Шрифт:
Майор посмотрел на часы.
— Осталось всего десять минут. Поторапливайтесь, товарищ капитан!
Пока Варгин запечатывал письмо, в комнату зашел дежурный офицер.
— Товарищ майор, — обратился он к Булавину, — срочная телеграмма из управления генерала Привалова.
— Давайте же ее скорее! — воскликнул Булавин, почти выхватывая телеграмму из рук дежурного.
Варгин, отложив письмо, поспешно подошел к майору.
— Все в порядке, Виктор Ильич, — протянул Булавин телеграмму капитану. — Познакомьтесь с ответом Привалова и немедля отсылайте письмо Глафире Добряковой.
Варгин взглянул на телеграфный бланк и торопливо
«На ваш запрос за номером 00121 отвечаю: действуйте по собственному усмотрению в связи с обстановкой. Жду вас с докладом о принятых мерах. Привалов».
С двойным составом
Едва Сергей Доронин выехал за пределы станции, как над Низовьем вспыхнула осветительная ракета. Почти неподвижно повиснув в воздухе, она залила станцию призрачным светом, в котором все вокруг приняло причудливые очертания.
— Фонарь повесили, сволочи! — злобно выругался кочегар Телегин, вглядываясь с тендера в небо. — Теперь, как днем, бомбить будут.
Высунувшись в окно паровозной будки, Сергей стал медленно добавлять пар в цилиндры машины, крепко стиснув стальную рукоятку регулятора.
Поезд шел пока по небольшому уклону, за которым следовала десятикилометровая ровная площадка. Затем начинался крутой подъем — самый тяжелый на всем участке дороги от Низовья до Воеводино. Чтобы преодолеть его, нужно было набрать возможно большую скорость и припасти как можно больше пара.
Сергей все чаще посматривал на манометр. Рабочая стрелка его медленно ползла к контрольной черте. Давление пара в котле приближалось к пределу. За спиной Доронина помощник его, Алексей Брежнев, с обнаженной головой, мокрый от пота, подправлял лопатой подачу топлива в топку, то и дело поглядывая на водомерное стекло, чтобы не упустить уровень воды в котле. Кочегар Телегин, чертыхаясь, разгребал в тендере уголь.
Напряженно вглядываясь через окно в насыпь дорожного полотна, Сергей видел убегавшие вперед и растворявшиеся в темноте светлые полоски рельсов, отражавшие своей полированной поверхностью свет луны. Поезд теперь довольно далеко отошел от станции, и когда Доронин обернулся назад, он не различил уже ее строений, заметил только яркие вспышки разрывов зенитных снарядов и желтые строчки трассирующих пуль. Звука выстрелов в грохоте поезда почти не было слышно.
И вдруг мощные снопы пламени поднялись к небу в разных местах, четко очертив контуры станционных зданий. А спустя несколько минут звуковая волна мощно ударила в уши Сергея, заглушая на мгновение шум стремительно мчащегося поезда.
— Бомбят, гады! — дрогнувшим голосом воскликнул Брежнев, высовываясь в окно паровозной будки.
Сергеи до отказа отжал рукоятку регулятора. Поезд шел теперь на предельной скорости. Дробный стук колес его слился в сплошной грохот.
«Только бы взять подъем за счет разбега, — тревожно думал Сергей, щуря глаза от резкого встречного ветра, — только бы не израсходовать на нем всех запасов пара…»
Доронин знал, что начались уже вторые сутки работы по уплотненному графику. Он был первым машинистом, начинавшим трудовую вахту этих новых суток, и ему очень хотелось ознаменовать ее большой победой.
По возросшим воинским перевозкам, по характеру перевозимых грузов и по многим другим признакам чувствовал Сергей, что на фронте готовится что-то серьезное. Вспомнилось, как год назад пришел он в партийный комитет своего депо с заявлением об отправке на фронт. Добрый час объяснял ему тогда секретарь парткома, что в такое трудное время Сергей Доронин, лучший машинист станции Воеводино, нужнее всего именно здесь, в депо, на ответственном трудовом фронте. И он понял тогда это если не сердцем, то умом, но теперь прежнее горячее желание уйти на фронт снова стало волновать Сергея. Ему казалось, что сейчас значительно изменилась и обстановка в Воеводино. Секретарь партийного комитета уже не сможет, наверно, сказать, что Сергей Доронин незаменим. Выросли в депо и другие машинисты, самоотверженный труд которых сделал возможным введение уплотненного графика.
Сергей хорошо знал возможности своих товарищей и почти ни в ком из них не сомневался. Только бы самому одолеть теперь Грибовский подъем, до которого оставалось не более километра. А дальше будет уже не страшно — самый тяжелый профиль пути останется позади. К тому же Анна, которая дежурит сегодня, непременно обеспечит ему «зеленую улицу», и он без остановок и дополнительного набора воды пройдет и Грибово, и многие другие станции.
По щекам Сергея от резкого встречного ветра текли слезы, а он, не замечая их, думал об Анне. Как там она? Наверно, с тревожным сердцем следит за стрелками часов, ожидая той минуты, когда поезд Сергея проследует через станцию Грибово. Она-то знает, что, значит втащить на Грибовский подъем три тысячи тонн!
Сергей почти зримо представил себе ее милое, сосредоточенное лицо, склонившееся над графиком, густые черные брови, как всегда нахмуренные в минуты волнения. Тонкие пальцы стиснули, наверно, цветной карандаш, которым так хочется прочертить поскорее линию пройденного Сергеем пути от станции Низовье до Грибово.
Сергей сам бы раньше не поверил, что в такие трудные минуты, как сейчас, можно думать о чем-нибудь ином, кроме своего тяжеловесного состава, трудного подъема пути и воздушных хищников, готовых каждую секунду обрушиться на поезд. Но именно теперь он не только думал о любимой девушке, но и ощущал всем своим существом, как мысли эти вселяли в его сердце глубокую веру в свою удачу. И они нисколько не мешали ему прислушиваться к работе паровой машины локомотива, следить за сигналами и состоянием пути впереди поезда.
До рези в глазах вглядывался Доронин в ночную тьму. И когда замечал путевых обходчиков, зелеными огоньками фонарей сигнализировавших ему об исправности их участка, теплее становилось у него на сердце.
Они всегда были на своем посту, эти скромные труженики транспорта — путевые обходчики. Днем и ночью, в дождь и нестерпимый зной, в снежную пургу и весеннее распутье, с одинаковым вниманием следили они за состоянием пути, и от бдительности их зависела судьба поездов, людей и грузов.
На крутом подъеме
Поезд Доронина вступил наконец на Грибовский подъем, и хотя Сергей знал, что многие машинисты чаще всего пользуются тут песочницей, чтобы предотвратить буксование, сам он никогда не делал этого. Он знал по опыту, что песок, попавший на рельсы, резко повышает сопротивление движению, отчего поезд становится как бы тяжелее именно там, где его труднее всего вести.
Сергей предпочитал иметь на затяжных подъемах гладкие рельсы и бандажи колес. Не притрагиваясь к ручке песочницы, он вел свой поезд по чистым рельсам, с тревогой прислушиваясь лишь к отсечке пара в цилиндрах, которая сейчас напоминала дыхание человека, тяжело идущего в гору.