Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
Но до Николая Васильевича, как до каждого уважающего себя «царя» и «бога», далеко, он где-то там, в высших научных сферах, на заседаниях, съездах, конференциях и симпозиумах, а тут, на земле, на твердом научном «грунте», хозяйничают совсем другие, тут все вопросы решают заместитель директора Михаил Михайлович Куцюк-Кучинский и его ближайший помощник и советник Ярослав Иванович Курочко, доктор наук и непосредственный шеф Федора Степановича Грача.
Иногда они консультируются и с председателем месткома, это как-то подымает авторитет, отвечает амбициям Грача, хотя Федор Степанович
Сегодня Грач немного нервничал. Время от времени снимал очки или сдвигал их на кончик маленького, похожего на пуговицу носа, закатывал глаза, будто на потолке или даже где-то выше мог прочитать ответ на мучившие его вопросы.
Еще бы, возможно, сегодня решится то, к чему он шел долгих три года, наконец материализуются плоды его не очень обременительных размышлений. Может, сегодня фортуна улыбнется ему, должна улыбнуться, ведь на его стороне Ярослав Иванович, а шеф, если захочет, может сделать все.
Да, докторская диссертация — предел желаний кандидата наук Федора Степановича Грача.
Защитить докторскую диссертацию — и точка. Конец интригам и унижениям, хватит консультироваться, советоваться, благодарить и кланяться.
Доктор есть доктор. Это — положение и зарплата. Это, в конце концов, независимость, это — осуществление тщеславных устремлений Грача, твердо знавшего, что он ничуть не хуже по всем, так сказать, показателям самого Ярослава Ивановича Курочко, а по некоторым даже превосходит его.
Да, превосходит. Во всяком случае, умнее и дальновидней Курочко, к тому же моложе и половчее, так что должность заведующего отделом по праву принадлежит ему.
А вам, уважаемый Ярослав Иванович, придется уступить место. Впрочем, можно вас и выдвинуть: сколько почетных должностей разных референтов и консультантов, правда, без власти ж соответствующего авторитета, зато денежных.
А что вам нужно теперь, когда перевалило за пятьдесят? Небось только деньги. Власть — кусок вкусного пирога, — пусть ею насладятся вволю другие.
Федор Степанович иногда, в минуты душевного просветления, представлял себя на месте Курочко. Как впервые после приказа появится в институте, конечно опоздав на час или больше, пренебрегая унизительной месткомовской пунктуальностью: это вам не кто-нибудь, а доктор наук Грач, и все должны сразу постичь это.
Ведь никто еще не знает, какая у него твердая рука.
Грач поправил дрожащими пальцами очки и снова закатил глаза. Потом вытащил из ящика письменного стола кожаную панку и сделал вид, что занят бумагами: сотрудники отдела должны видеть, что профсоюзный босс с утра начинает заботиться о них.
Первой влетела в комнату Верочка. Верунчик-красунчик, как называли ее в институте, предмет неразделенной любви Грача. Она остановилась в дверях, мигая густо накрашенными ресницами, и послала Федору Степановичу воздушный поцелуй.
Грач оторвался от бумаг, взглянул на Верунчика сурово, хоть сердце и екнуло.
Подумал: вряд ли Верунчик-красунчик
Всему свое время, и лишь терпеливый достигает высот.
Только бы защититься!
Он согласен на все, даже принесет этому осточертевшему Юре, жалкому репортеришке, газетчику, подправлявшему его диссертацию — расставлял запятые и выискивал грамматические ошибки, — две-три бутылки пива. Тот пожелал именно такое вознаграждения за свою ничтожную работу— так и сказал, чтобы похвастаться в кругу таких же бездарных писак, что, мол, ему, Юре, всякие так докторишки наук носили пиво.
Ну и пусть, он переживет все, даже унижение. Ведь только униженный умеет по-настоящему отомстить.
Грач здоровался с сотрудниками, занимавшими места за столами или заглядывавшими в их большую комнату, а сам считал минуты.
Гнусная все же привычка у этого Ярослава Ивановича — опаздывать. Тебе же, посредственности и сучьему сыну, деньги платят за работу, и большие деньги» так хоть являйся вовремя…
Наконец появилась Людмилочка. И сразу к столу Верунчика — хи-хи, ха-ха, щебечут, стрекочут, вроде и не в институте, а где-то на Крещатике, ни стыда, ни совести…
Прикрыв глаза ладонью, Грач тоскливо поглядывал на девушек. Когда-то он, улучив момент, обманув бдительность своей суровой, не очень красивой, на год старше его жены, пригласил девушек в пригородный дом отдыха. Верунчика-красунчика и Людмилочку, а для баланса — знакомого Юру-газетчика. Смог устроить этот выезд через местком без особых затрат, приобрел лишь для девушек три бутылки красного игристого.
И все складывалось хорошо. Комнаты у них отдельные, есть где уединиться. Людмилочка выпила и, как не без оснований решил Грач, была готова на все, да и Верунчик, кажется, наконец смягчилась. Предварительно они с Юрой договорились о сферах, так сказать, влияния, Юра должен был ухаживать за Людмилочкой — и он не нарушил конвенции. Но, наблюдая, как разомлевшая девушка жмется к нахальному газетчику, Грач вдруг ни с того ни с сего начинал ревновать, втирался между ними, сам прижимался к Людмилочке, но глазами ел Верунчика.
Боже мой, нет предела человеческой алчности, и не доводит она до добра!
Так и тогда. Допили красное игристое, Юра уже потянул Людмилочку в другую комнату, но какой-то бес попутал Федора Степановича: загородил двери, схватил девушку за руку, отобрал у соперника, а спросить бы — зачем?
В конце концов, девушки рассердились и пошли к себе — до сих пор Верунчик-красунчик не может простить ему той поездки.
Ничего, простит, дай боже только, чтоб устроилось с докторской!
Минул почти час, девушки нащебетались и занялись наконец работой. Грач уж совсем было потерял терпение, и только тогда приехал Ярослав Иванович. Он вошел в комнату, как всегда предельно деловой, сосредоточенный и даже хмурый, будто и в самом деле научные мысли не давали покоя, ни на кого не посмотрел, лишь встретился глазами с Грачом, едва заметно кивнул и исчез в дверях.