Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
Коваль вслушивался и удивлялся, что материнское горе у Степаниды такое покорное, в голосе ее звучали обреченность и даже какое-то удовлетворение, будто со смертью Марии свершилось некое высшее предначертание. Подумал об изуверских обычаях у древних племен, приносивших в жертву божеству детей. И вдруг он понял, что его больше всего удивило в этой хате — отсутствие какого-либо траура, даже черной повязки вокруг головы не было у Степаниды.
Коваль не перебивал Степаниду, зато Литвин со свойственной ему прямотой спросил:
— Ты, Степанида, говоришь
— Ее господь пожалел. Она теперь не моя, а богова… А то, что Ивану, слуге сатаны, я при жизни Марийку отдала, — это мой грех. Не ухватило сердце козней сатаны, не сошел на меня святой дух, не шепнул, что делать. Сама решила: кто же возьмет хроменькую? А как одной бедовать без мужа — кто знает. Вот и пошла против бога, о мирском, не о вечном порадела…
— А все-таки почему Чепиков стрелял? — спросил Литвин. — Ссорилась твоя Мария с мужем? Дрались они?
— Когда сатана опять овладел Иваном, он дни и ночи пропадал возле Ганки, овечка моя не знала, что и делать… Ко мне ночевать прибегала. Вместе господу молились, чтобы дух его сошел на нас…
— А Лагута при чем? В него-то зачем стрелять было?
Степанида промолчала.
Коваль думал о найденных в лесу гильзах и пулях от парабеллума. Удивляло, что Чепиков возле самого хутора, считай, на глазах у людей, открыл стрельбу. Мог бы, наконец, подобрать гильзы и уничтожить вещественные доказательства. Бывший солдат, он должен был понимать! А не означает ли это, что если Чепиков и совершил преступление, то не умышленно, а в состоянии аффекта — внезапного гнева, отчаяния?..
— Вы у Ивана Тимофеевича пистолет видели? — неожиданно спросил Коваль.
Степанида стиснула губы, и все заметили ее внезапную растерянность.
— Самой не приходилось, — выдавила она после паузы.
— А кто видел? — допытывался Бреус.
— Мне откуда знать?
— Может, в хате прятал? — предположил Литвин.
Степанида пожала плечами.
— А на хуторе или поблизости раньше кто-нибудь стрелял?
Степанида развела руками.
— Чепиков, например?
И этот вопрос остался без ответа.
— Хорошо. — Коваль решил подойти с другой стороны. — Что за человек Лагута? Почему его убили вместе о вашей дочерью?
— Пророк божий, — твердо сказала Степанида. — Хороший был человек брат Петро. Хороший, — повторила она. — Никого не обижал, никому доброты своей не жалел. Он и Ивана хотел от сатаны избавить…
— Мария дружила с Лагутой?
— Он ее молитвой утешал, смирению учил. С малых лет за родного отца был. Тяжко мне в войну пришлось с хворым дитем. Если бы не брат Петро, не подняла бы Марийку. Она, горлица моя, все болела. А Петро когда крупицы принесет, когда дровец; даром что в лесу жили, немцы и хворост брать не дозволяли… Брат Петро богом избранный, его даже супостаты пальцем не тронули, ходил себе по хуторам да псалмы пел. Хоть какой мороз лютый, а он по снегу босой, без кожушка, без шапки, и болезнь его не брала. В лес ночью с молитвой шел — ни человеку, ни зверю обидеть его не дано было. После войны хату рядом с моим двором поставил. Как брат родной. Его бог берег…
— Берег, да не сберег чего-то, — негромко вставил Бреус.
Степанида укоризненно покачала головой, поправила платок, из-под которого выбились седые волосы.
— А на то, значит, воля божья была, — строго сказала она.
— Скажите, вы часто ходили к Лагуте? — спросил Коваль.
— А как же. По-соседски мы. С ним легко молилось. Бог его любил.
— А к вам он приходил?
— После того как Марийка замуж вышла — совсем редко. Слуга сатаны, прости меня, господи, божьего духа не терпел.
— Оставьте вы этого слугу сатаны! — не сдержался Литвин. — Сколько раз повторять: имя называть нужно.
Бреусу казалось, что Коваль влезает в ненужные для розыска дебри. Если убийца Чепиков, то какое имеет значение, хорошим человеком был Лагута или нет. Как старый анекдот: потел больной перед смертью или не потел.
Мысли Бреуса словно передались подполковнику, который уже понял, что они сегодня от Клименко ничего не добьются.
— Он и есть слуга сатаны… А имя вам и без меня ведомо… — И хозяйка дома поднялась со скамьи, давая понять, что разговор закончен.
— Странно ведет себя эта Степанида, — заметил Коваль, когда они вышли из хаты.
— Хитрит, — буркнул Литвин.
— Может, сектантка?
— Такой заразы у нас в районе пока не было, — поспешил заверить майор.
— Что же нам дала эта беседа?
— Да ничего нового, — развел руками начальник милиции.
— Она почему-то не хочет говорить.
— Точно, — подхватил капитан Бреус. — Чужие люди видели пистолет, а она — нет. Есть свидетельства, что в последнее время Чепиков не расставался с ним, в кармане носил или за поясом.
— Но вот о Лагуте она говорила как-то особенно, — продолжал свою мысль подполковник. — Юрий Иванович, надо глубже изучить все, что связано с погибшим, его взаимоотношения с семьей Чепиковых, другие возможные связи.
— Дмитрий Иванович, — не согласился с Ковалем Литвин. — Лагута — жертва. А нас интересует преступник. Его мы, я думаю, уже нашли.
— Будь у нас полная уверенность, товарищ майор, — возразил Коваль, — нам оставалось бы передать дело в прокуратуру. Прямых доказательств нет.
Дмитрий Иванович решил, что майор в глубине души не уверен в своей правоте, просто стремится быстрее закончить расследование, избавиться от этого неприятного груза.
Они миновали двор Лагуты и вышли к лесной дороге, на которой их ожидал газик.
— Да, Лагута — жертва, — согласился Коваль, — но без достаточных знаний о потерпевшем мы, Сидор Тихонович, можем и не выйти на преступника… Вы, конечно, знаете о виктимности, способности жертвы провоцировать преступление. Между преступником и его жертвой почти всегда существует взаимосвязь. Без жертвы нет противоправного деяния, и порой бывает нелегко определить, что является причиной, а что — следствием.