Взрыв
Шрифт:
— Слушай, ты похож на алхимика. Я не удивлюсь, если узнаю, что ты здесь ночами, тайно изготовляешь из ничего золотые слитки.
— Чихал я на золотые слитки, — меланхолично бросает Яков, вынюхивая длинноватым, острым носом что-то в белой фаянсовой чашке.
— Ну, тогда эликсир жизни!
— Чихал я на эликсир жизни! — Яков взбалтывает пробирку и смотрит на свет.
— Ты похож на Фауста! Нет, на деревенского колдуна! — сообщает радостно Володя.
— Слушай, когда дойдешь до Вия, я тебя отсюда выгоню, и тем все кончится, — мрачно объявляет Яков.
Звонок, оглушительный, как пожарный колокол: рассчитан на уснувшего ночного дежурного… Открывается входная дверь.
— Что вам угодно? — Яков оглядывает через пенсне вошедшего, тот мнется на пороге.
Это молодой здоровенный парень в штанах и рубахе из неотбеленной холстины и в лаптях.
— Мне бы господина аптекаря…
— Я аптекарский ученик, — объявляет Яков.
С этим пенсне на хрящеватом носу он, ей-богу, имеет необыкновенно значительный вид.
— Животом маюсь, — смущенно, шепотом сообщает парень, словно бог весть какую тайну.
— А что ел?
— Чего съешь? Пища наша, она не того…
— Знаю, — отрезает Яков, — на пристани работаешь? У Дьякова?
— Точно, — изумляется парень.
— Харч артельный, стряпуха — от подрядчика?..
— Точно, — еще больше изумляется посетитель.
— На ваших харчах, посчитай, сколько народу кормится…
Яков достает микстуру, приклеивает к бутылочке ярлык.
— Будешь пить три раза в день по ложке. Есть ложка?
— А как же? С ложкой всегда к котлу пристроишься, а без ложки — чего? Голодом просидишь. — Он достает из-за оборки лаптя деревянную ложку…
— Ну, если этой, то половину… Сейчас и выпей. Ну, а теперь сосчитаем, сколько на тебе народу кормится: артельщик — раз! — Яков щелкает на счетах.-
Десятник-два!.. Пока дойдем до тебя-сколько ртов… У!.. Теперь давай в деньгах. Сколько получаешь? Небось сдельно работаешь?
— Ага…
Яков считает на счетах, парень как завороженный смотрит ему в рот. «Животная маета» не то прошла, не то забыта под наплывом новых и дерзких слов очкастого умника, — скажи ты, ведь по летам-то навряд ли его старше!
— Тебя как зовут? — спрашивает Яков.
— Петр Савельич Дрынов. Из деревни мы. За Волгой…
— А меня- Яков Михайлович. Это мой друг — Владимир. Заходи, будем знакомы.
— Спасибочки! — Петр Дрынов срывает с головы шапку, низко кланяется. Идет к двери. Но поворачивается: — А плата как же? За бутылку-то…
— Ладно уж. Аптека не разорится. Будь здоров.
Володя все так же болтает ногами, окидывает критическим взглядом друга и говорит:
— Насколько я понимаю в фармакологии, господин ученик аптекаря занимается антиправительственной агитацией.
— Пошел к черту! — спокойно отвечает Яков.
— Нельзя сказать, чтобы вы были вежливы с клиентами!
— Это ты-то клиент?
Звонок… На этот раз две девицы. Наверное, местные, канавинские, модницы. На них газовые косынки, светлые блузки с высоким воротником заправлены в корсаж длинной, по моде, юбки, обшитой по подолу узенькой лентой-щеточкой.
Девицы здороваются немного принужденно, но Яков преображается в одно мгновение:
— Знакомьтесь! Мой друг Володя Лубоцкий. А это сестрички Маша и Таня Скворцовы. Девицы читающие, думающие… Да, забыл — еще смеющиеся…
Подтверждая эту характеристику, девушки сдержанно улыбаются:
— С вами, Яков Михайлович, не соскучишься!
— О, вы еще вот его не знаете!
Девушки смотрят на Володю вполглаза, по-провинциальному.
Но Таня спрашивает смело:
— Он тоже… сознательный?
— А как же! С другими не вожусь.
Тогда Таня, не таясь, вынимает из ридикюля тоненькую книжку-брошюрку. Она хорошо знакома Володе. «Кто чем живет». Азбука политической грамоты. Девицы, видно, недалеко ушли в своем политическом образовании.
С удивлением он слышит, как Яков говорит девушкам, перегнувшись через прилавок:
— В воскресенье приходите на выгон за лабазом Дьякова. Чуть пониже, в ивняке, соберемся.
Звонок… Молодой приказчик в соломенной шляпе-канотье, похожей на опрокинутую солонку и с тросточкой. Зашел освежиться — выпить воды с сиропом…
— Момент! — Яков с видом завзятого ухажера посылает вслед девицам: — До скорейшего свиданьица! Ждем в воскресенье.
Когда они прощаются с Володей, он ощущает, какие у них шершавые, с мозолями ладони. Девицы-то работящие!
Приказчик впопыхах выпивает воду и устремляется за девицами.
— Господин! Сдачу! — взывает строго Яков и мучительно долго отсчитывает копейки.
— Господин ученик аптекаря! — загробным голосом вещает Володя. — Если я не ошибаюсь, вы превратили приличное аптекарское заведение в место явок противоправительственных элементов?
— Ты полагаешь, что Таня и Маша «элементы»? — серьезно спрашивает Яков.
— Если еще нет, то при твоем содействии…
Звонок… На этот раз вваливаются сразу четверо.
Ясно: с перепоя. Предводительствует румяный купчик в вышитой петухами рубахе, как с картины. Помещение наполняется сивушным перегаром.
— Аптекарь! Содовой!
— Для меня это уже слишком: я пьянею «ретуром» — от одного дыха! — говорит Владимир. — Приду в воскресенье. На выгон!
Итак, к дьяволу гимназию с латинскими глаголами и законом божьим! С карцером для ослушников, «крайними мерами» — для дерзких, для думающих, для чувствующих… С медалями для безгласных, для зубрил, для тупиц, для барских сынков! С уроками, на которых от тоски мухи падают замертво, с переменами, на которых драки — единственное, во что выливается энергия, пружиной сжатая долгим сидением за партой! С высокими сапогами монарха — на портрете в актовом зале. В первом классе они, ученики, не достигали и голенищ, упираясь затылком лишь в золоченую раму, в третьем — переросли сапоги. В четвертом-достигли августейшей талии. Что же, расти дальше под сенью венценосца? Нет! Побоку гимназию!..