Взрывник. Заброшенный в 1941 год

Мельнюшкин Вадим

– Дождутся конфискации.

– Похоже, к тому идёт – немцы затребовали документы по скоту в личных хозяйствах. Так просто делать этого не будут.

– Подал?

– А куда я денусь. Только скота у нас мало-мало, от того, видишь, и цены такие.

– Не заметят, что у тебя мало, а у других много?

– Так и у других мало, чай, не дураки кругом сидят, помнят, как колхозы вводили.

– Да, ещё – представляешь, тут ко мне сутенёр подвалил!

– Ага, частное предпринимательство в интимной сфере тоже процветает. Помимо двух бардаков.

–

Тут ещё и два публичных дома?

– Ну, так – один для немцев, другой для всех остальных.

– Дядька Кузьма, – влез в разговор Федька с горящими глазами. – А дорого берут? И почему у немцев свой, там девки лучше?

– Ну-ка прекратил мне, тебе чего, деревенских мало?

– То наши, а то городские…

– У всех у них всё одинаковое, а здесь, из нового, только хворь какую на конец себе намотаешь. Хорошо если просто гусарский насморк, да и тот по нынешнему времени лечить – без порток останешься, а если уж сифак зацепишь… Хочешь без носа ходить да гнить заживо?

– Типун тебе на язык, дядька Кузьма. Так почему у немцев-то девки свои?

– Да хрен их знает, но там именно немки.

– Не брешешь? – глаза у Фёдора опять разгорелись, видимо, желание заполучить немку превышало опасение загнуться от сифилиса.

– Федюня, успокойся. С местными шалавами риск, и правда, велик какую гадость прихватить, а немки тебе не светят.

– Почему это?

– Потому, что за связь с унтерменшем гражданину рейха положен концентрационный лагерь. Это касается обоих полов.

– Да ну, а тот, которого ты… Ну, когда он Любку…

– Цыц, – Говоров показал парню кулак. – Я кому сказал забыть? Всю деревню под виселицу подведёшь.

– Концлагерь, это если узнают да ход делу дадут. Причём посадят не за насилие, вот как раз на насилие им плевать.

– Чудны дела твои, – Федька почесал голову под шапкой. – Это они сифака боятся, что ли?

– Да нет, дурья твоя башка, они боятся свою арийскую кровь смешать с неполноценными расами.

– А мы, значит, неполноценные?

– А ты ещё не понял?

– Да сами они уроды!

Ну, вот и поговорили. Будем считать это за проведённую политинформацию. Говоров только хмыкал, слушая наш разговор.

– Лады, пойду побазарю с местным смотрящим.

– Кузьма, если что, у нас есть выход на немцев, которые могут предложить дефицит, какой, пока не знаем. Скажем в ответ на наши поставки древесины, ну и ещё кое-чего. Фигня всякая этих немцев не интересует, а нужны им рейхсмарки, золото, камушки, может быть, платина, на худой конец и серебро сойдёт. Рубли, впрочем, как и франки с прочими гульденами, короче, деньги тех стран, что под немцем, неинтересны, если это, конечно, не золотые или серебряные монеты. Подойдут американские доллары и английские фунты. Да, франки тоже, но если швейцарские.

– Понял, а не слишком ли жирно кое-кому будет?

– Стричь под ноль нельзя, поэтому кое-кто должен иметь свой профит, тогда и воровать будет с охоткой.

– Лады, что смогу.

Через пару минут после его ухода подрулил Герман.

– Здорово.

– И тебе не хворать. Как дела, как торговля, что в личной жизни?

– Торговля так себе, – Герка оглянулся, проверив, не слышит ли кто лишний. – Дела нормально – что в прошлый раз приобрели, но вывезти не смогли, загрузили. И в личной жизни всё хорошо – подруга моя знакомого старого встретила. Поговорить бы вам.

– С подругой?

– Со знакомым.

Ишь, конспиратор какой стал.

– Пойдём-ка, Гера, ноги разомнём, а то сидеть без движения зябко.

Отошли в сторону от толпы. Пару раз присел, взмахнул широко руками – если со стороны кто посмотрит, решит, что кровь застоявшуюся человек разгоняет. Сегодня с утра подморозило уже вполне прилично, ниже десяти по Цельсию точно, а то и все пятнадцать.

– Ну, что за знакомый?

– Бывший капитан-пограничник, сейчас служит в комендатуре.

– И что?

– Вроде бы взрыв в ресторане его рук дело.

– Откуда сведения?

– С его слов.

– И всё? Знаешь, сколько я могу тебе рассказать? Тебе тогда нужна будет кепка с тремя козырьками.

– Зачем.

– Один глаза от солнца защищать, а два других, чтобы лапша на ушах не скапливалась.

– Вот, надо с ним встретиться, поговорить.

– Ох, не нравится мне это. Немцы командиров Красной армии не жалуют, а пограничников тем более, они же вроде как под комиссариатом. С чего бы они такого человека на службу взяли?

– Так, может, они и не знают, кто он.

– Думаешь, совсем тупые?

– Но ведь это шанс.

– Подожди, подумаю.

Проще всего, конечно, проверить самому – пускать на такое другого, как-то не по-человечески. Но эту сентиментальность и игру в благородство надо давить. Я командир, а значит, всё одно буду посылать людей на опасные дела или вообще на смерть. Потому тут надо с умом. Если это провокация гестапо, то Аня попадает под удар, даже в случае самого факта встречи. Но это если этот пограничник пробует наладить связь только через неё. Даже если это пока и так, то стоит обождать, возможно, он попробует через других. Тогда если с ним встретиться не на его условиях, а, например, зайти к нему домой и не упоминать, от кого, то есть шанс Аню не засветить. Будет ли он тогда говорить откровенно? Если немецкий агент, то пойдёт на контакт, а если подпольщик, то, скорее всего, пошлёт. Вот если пошлёт, а связной уйдёт без проблем, тогда можно попробовать навести контакты.

– Как они говорили, о чём, что Анна ему пообещала?

– Встретились на улице, зашли к Ане…

– Прямо сразу с улицы? Почему?

– Он ей дядька двоюродный, по матери.

– Дальше.

– Чаю попили. Он и сказал, что состоит в подпольной группе сопротивления.

– Именно так и сказал? Такими словами?

– Не знаю, так она мне сказала.

Надо бы с Анной самому поговорить. Эх, сейчас нельзя – если провокация, то за домом следить могут. Не то чтобы я так уж опасался, но если начнут шляться кто ни попадя, вельми подозрительно будет.