Взрывное лето. Сюита для убийцы (сборник)
Шрифт:
– Опять бросят или взорвут.
– Вполне возможно, – согласился Самойлов. – На выдумку они не горазды.
– А ты как здесь оказался? – наконец заинтересовалась я. – Охранял меня, что ли?
– Еще чего. Просто шел с работы, гляжу – ты стоишь, как столб, смотришь, как тебя расстреливать собираются, вот я и решил, что дружеский толчок в спину тебе в данный момент не помешает, – совершенно откровенно соврал Витя.
Ладно, пусть врет. И так ясно, что страховал меня. Хороший все-таки в отделе народ…
Мы дождались
Наконец Витя закончил, подошел к машине, где я уже почти задремала, постоял, глядя на меня внимательно и серьезно.
– Тебе, наверное, не стоит сейчас за руль? – спросил он.
– Пожалуй, – согласилась я. – Раз уж ты, Самойлов, спас мне жизнь, вези теперь домой.
Витя не только отвез меня, он зашел со мной в подъезд, поднялся на мой этаж, одним словом, проводил до дверей квартиры, по полной программе. Лампочка на нашем этаже всегда яркая и всегда горит, за этим я слежу строго. При моей профессии лестничная площадка перед квартирой всегда должна быть хорошо освещена. Так что Витя сразу заметил, что дверь в мою квартиру взломана.
Все-таки, когда возвращаешься домой с мужчиной, да еще если этот мужчина – милиционер при исполнении служебных обязанностей, это дает возможность переложить на его плечи неприятную работу, а самой немного расслабиться. Я прислонилась к стенке и прикрыла глаза, пока Витя, с пистолетом в руках, производил осмотр. Собственно, я была уверена, что взломали только наружную дверь. Дело в том, что внешняя дверь у меня самая обычная, деревянная, как у всех в подъезде, только открывается не в квартиру, а на лестничную клетку. А вот за ней стоит дверца посерьезнее, фирменная металлическая, с гарантией. Ее вскрыть не проще, чем сейф в солидном банке.
Действительно, около замка на металлической двери было несколько глубоких царапин, но этим ущерб и ограничился. Я достала ключи, Витя тут же отобрал их.
– Балкон, окна?
– Там у меня решетки.
– Молодец, – коротко одобрил он. Осторожно открыл дверь, скользнул в коридор. Через минуту зажег свет.
– Заходи.
– Спасибо, Витя, – я машинально двинулась на кухню. – Кофе хочешь?
– Нет, – голос у Самойлова был напряженный. – Я хочу, чтобы ты сейчас собрала вещи и шла ночевать к нам.
– Да ладно тебе, у меня же здесь крепость, сам видишь! Что со мной сделается?
– Таня, в тебя сегодня стреляли, ты не забыла еще?
– Забудешь такое, – меня передернуло.
– К тебе в квартиру попытались забраться. Тоже, думаю, не для того, чтобы поздравить с днем ангела, –
– Да, против такого не возразишь, – хихикнула я. – Ладно, только ради Маруськи. Сейчас соберусь.
Я быстро покидала в сумку необходимые для ночевки в чужом доме вещи, сунула туда же магнитофон с недослушанной кассетой. В буфете зачерпнула из вазочки горсть конфет для Витиной дочки.
– Я готова, поехали.
– А переодеваться не будешь? – немного удивился Витя.
– Елки зеленые, – застонала я, подойдя к зеркалу. Мое синее в блесточку платье после тесного общения с грязным и шероховатым асфальтом выглядело как поломойная тряпка. – Ну что за дело такое дурацкое, второе парадное платье на нет свожу!
С Любашей, Витиной женой, мы были знакомы, встречались на разных милицейских семейных мероприятиях, но и только. Но эта святая женщина совершенно спокойно восприняла мое появление на своем пороге, накормила обалденно вкусной гречневой кашей с тушенкой и постелила на полу в Маруськиной комнате. То есть сначала, по всем правилам гостеприимства, хозяева хотели уступить мне свою кровать, но я отбилась, упирая на то, что по летней жаре на полу гораздо приятнее.
Пока мы с Витей ужинали, дослушали до конца кассету. Как и ожидалось, ничего, кроме невнятного шума, на ней не было. Так что можно было и не оставлять там магнитофон на ночь.
Разбудили меня часов в шесть утра непривычные звуки. Это проснулась Маруська, завозилась в своей кроватке, села. Я открыла глаза и увидела, что трехлетняя Витина дочка, вцепившись крохотными пальчиками в прутья боковой стенки, хмуро смотрит на меня. Моя широкая улыбка и «Доброе утро, Маруся!», сказанное тем старательно бодрым тоном, каким люди, не имеющие своих детей, разговаривают с чужими, ее не смягчили. Она продолжала супить бровки, разглядывая меня, потом ее румяные со сна щечки задрожали, нижняя губка оттопырилась сильнее, и наконец Маруська зажмурилась и заорала:
– Ма-ам-мма!
Тут же раздался легкий топот, в комнату, в одной ночной сорочке и босиком, влетела растрепанная Любаша, одним движением подхватила Маруську на руки и прижала к себе. Та сразу же замолчала, словно ее выключили. Сидела у матери на руках и нахально на меня поглядывала.
– Что, будильник сработал? – за спиной Любаши появился Витя. Протяжно зевнул и пощекотал девочку под подбородком. Она захихикала и еще крепче обняла Любашу за шею. – Встаем, Иванова, работать пора!
Пора, кто же спорит. Если предлагать Косачевой купить пленку с записью, то хорошо бы поймать ее с утра дома, до того как она уйдет на работу. В офисе разговор вести будет несколько неудобно.