Взрывы в Стокгольме
Шрифт:
— Вы думаете, тот, кто устраивает взрывы, из семьи Билеков? — спросил Фаландер.
— И думать нечего,— проворчала она, и лицо у нее стало злым и решительным.— Однажды они спустили на проволоке под мое окно какое-то привидение... У него была такая немыслимая, такая страшная гримаса! А в другой раз наехали на меня своими санками, пластмассовыми, у меня еще и на следующий день косточка на ноге болела. А уж невежливые до чего и ехидные, не приведи бог! Никакого уважения к старому человеку.
— Сколько же им лет?
— Старшему,
— Как вы полагаете, откуда они взяли динамит?
— Чего не знаю, того не знаю. Это уж дело полиции, пускай сама разбирается.
Фаландер перешел к двери напротив и позвонил. Дверь открыла женщина лет двадцати пяти. Рыжие волосы, вероятно, крашеные, лицо в веснушках, длинные черные ресницы, облегающее шерстяное платье яркого бирюзового цвета.
— Здравствуйте, мое имя Берндт Фаландер, я из полиции,— начал Фаландер.
— Нет уж, спасибо, не хочу сейчас разговаривать с фараонами. Я пью кофе.
— Мне нужно только выяснить, не известно ли вам что-нибудь о взрыве на вашей лестнице.
— Что вам нужно выяснить, меня не касается. Вы и все остальные мужики вместе с вами можете катиться ко всем чертям.
— Высокого темноволосого мужчину в толстом коричневом шерстяном пальто видели сразу же после взрыва недалеко от вашего дома...
— Ну и что? Мне-то какое дело? Оставьте меня в покое, неужели непонятно? Я же сказала, что не желаю отвечать на ваши вопросы.
— Вы знаете высокого темноволосого мужчину?
— Нет, не знаю.
— Что вы делали, когда раздался взрыв?
— Это вас не касается!
— Послушайте, я инспектор полиции, занимаюсь расследованием взрыва и прошу вас мне немного помочь.
— Вы, небось, тоже считаете, что взрыв был предостережением со стороны бога?
— Нет, в следственной практике мы обычно исходим из более прозаических гипотез.
— А за этот взрыв вы что, собираетесь «высокого темноволосого мужчину» упрятать в тюрьму?
— Да, если взрыв устроил он, так... Это нанесение ущерба и небрежность, опасная для общества.
— А его посадят в тюрьму?
— Возможно. Или оштрафуют. А может быть, ограничатся условным наказанием.
— Ну, так я знаю, кто он такой. Уж так бы мне хотелось, чтобы вы его сцапали, проходимца!
— Как его зовут?
— Его зовут Леннартссон. Улле Леннартссон. Он продает автомобили. Марки «Вольво».
— Вы знаете, где он живет, или у вас есть номер его телефона?
— Нет, не знаю и знать не хочу. Хватит с меня, надоел он мне сам и надоела его религиозная блажь.
— Он был у вас здесь?
— Да, только что смотался. Он оставил меня с носом. Паршивый нахальный мужичонка.
— Он ушел до или после взрыва?
— Не помню.
— Это-то вы, наверно, должны помнить.
— Ну хорошо, он ушел, кажется, после взрыва. Как раз тогда и начал трепаться о боге и обо всяком таком...
— Значит,
— Может, и не он. Только жаль. Надо бы засадить его за решетку.
— Почему вы такая сердитая, а? — спросил Фаландер.
— Не ваше дело.
— Да, конечно, это меня не касается. Я только подумал, может быть, это имеет отношение к взрыву.
— Вы думаете, я такая сердитая, устраиваю взрывы?
— Нет, не то чтобы вы устраивали... Но если бы нам заняться вопросом поподробнее...
— Мое настроение не имеет к взрыву никакого отношения. И к причине взрыва тоже. Может, как раз взрыв и виноват, что я рассердилась. На этого скота Леннартссона.
— За что же?
— Да он от меня сбежал. Хлопнул дверью перед самым носом, и все тут. Интересно только, чего он, собственно, тогда добивался? Может, он и ухаживал за мной только для того, чтобы меня надуть. И потом разорялся тут почем зря о боге. Вам не кажется, что вообще вся эта религиозная публика немножко чокнутая?
— Не знаю. Не замечал. Во всяком случае они уважают закон и порядок. Хотелось бы мне, чтобы и о других можно было сказать то же самое.
— Сразу видно, что ты фараон. А фараон — он фараон и есть. Закон и порядок, закон и порядок. Только и знаете. А чтобы посадить этого негодяя Леннартссона, так на это вас нет, посадить вы его не посадите. И это ты называешь закон и порядок, что такой субчик разгуливает себе на свободе?
— Подождите, мы еще присмотримся к нему поближе, я вам это обещаю. Но если дело было так, как вы говорите, и он находился у вас, когда взорвалось, я не знаю, есть ли основание его подозревать. Он у вас долго был перед взрывом?
— Полчаса примерно.
— Ну, он тогда тут совсем ни при чем. Конечно, если только вы не договорились с ним заранее устроить этот взрыв.
— Ты женат? — спросила она.
— А какое это имеет значение? — парировал Фаландер.
— Просто так, интересно.
— Нет, не женат.
— Что ж так?
— Да так, не получается все как-то. И потом, совсем неплохо самому распоряжаться своей жизнью... Ну ладно, я пошел.
— Ты что, обиделся, зачем я спрашиваю о твоих личных делах?
— Нет, мне просто надо идти. Я ведь на работе.
— Ну, пока тогда, всего тебе хорошего,— сказала она.
— Послушай, я спущусь к тебе, когда освобожусь,— сказал он.— Приблизительно через часик. Тогда и поболтаем.
Мужики одно только и твердят — поболтать да поболтать, подумала она, когда он закрыл за собой дверь и вышел на лестницу. Хорошо еще, что это одна только трепотня: говорят, чего не думают. А то жизнь была бы очень тоскливой штукой.
Покончив с делами и сообщив по телефону результаты опроса, Фаландер опять спустился к ней. Оказалось, что он и в самом деле не прочь поболтать. Сидел в кресле и рассказывал одну историю за другой, все из своей работы в полиции.