Взятие Вудстока
Шрифт:
Большая часть живших в этих краях антисемитов и перемещенных нацистов к насилию склонности не питала – по крайней мере, так оно было до конца этого лета, до времени, когда происходившее здесь приняло оборот причудливый и неожиданный. Многие из них довольствовались возможностью выражать свое неудовольствие существованием и нашего отеля, и семьи Тейхбергов, исподтишка.
Имелась в Бетеле одна бутербродная с баром, в которую я нередко заглядывал из–за ее великолепных сэндвичей с пармезаном. Владел ею малый по имени Бад, известный также как Джо, живший прямо над баром вместе с тремя взрослыми сыновьями, рядом с которыми любой кирпич выглядел великим мыслителем. Как–то после полудня я зашел в его заведение и застал Бада в обществе нескольких сильно пьяных и встрепанных представителей местной интеллигенции. Видимо, Бад задавал торжественный прием.
– Я вчера проезжал вечерком мимо вашего дома, – сообщил мне Бад с жидкой и злобной улыбочкой, – и увидел кое–что странное, каких–то выходивших из мотеля жирных баб. Вы чего, за добавочную плату разрешаете толстым девкам вытворять в мотеле всякие грязные штучки? Мы вот с мальчиками гадаем, вы хоть простыни–то из–под них потом стираете? Я, например, грязным лесбиянкам комнат никогда не сдаю.
Пока Бад с таким остроумием делился своими наблюдениями, «мальчики» сидели, уткнувшись носами в выпивку, хихикая и отдуваясь, точно гиены, ждущие, когда их добыча совершит ошибку.
– Это были две увечные монахини, Бад, – ответил я. – Женщин, которых ты видел вчера вечером, изранило в Корее, когда они выносили наших солдат с поля боя. Осколки мин лишили их, бедняжек, зрения. Вот они и пьют, чтобы забыть, через что им пришлось пройти.
Гиены захлопнули пасти и теперь взирали на меня с явным смущением.
– Впрочем, – продолжал я, – если ты думаешь, что героинь вроде них не следует принимать в нашем замечательном городе, давай поговорим об этом на следующем заседании Торгово–промышленной палаты.
Вследствие странного выверта судьбы я стал президентом Торговой палаты Бетела. Я вступил в нее, чтобы попытаться как–то оживить дела в Бетеле вообще и «Эль–Монако», в частности. А поскольку образование я получил лучшее, чем все прочие ее члены, они провели голосование и выбрали меня своим президентом. Остальное можете вообразить сами.
Пока я спускался по шоссе 17Б с холма, мне показалось, что кто–то из дружелюбных местных жителей запустил в мою сторону камнем. Впрочем, стоило мне приехать на ферму моего друга Макса, как все заботы этого рода меня покинули.
Макс был местным молочником. Он и его жена, Мириам, владели красивейшим во всем округе Салливан участком, состоявшим из пологих холмов и неглубоких ложбин. Макс изучал в Нью–Йоркском университете имущественное право, но в 1940–х перебрался на север штата, чтобы организовать здесь молочное хозяйство. С ходом лет Макс и Мариам создали самое крупное и успешное производство молочных продуктов во всей восточной части штата, включавшее в себя большой морозильный комплекс и парк грузовиков, которые развозили их продукцию по всему штату Нью–Йорк и по северной части штата Пенсильвания. Вдвоем хозяйничали они и в созданным ими при ферме магазинчике, который торговал их продуктами,и нехитрой бакалеей. Не расстававшийся с трубкой, мудрый и по–отечески добродушный Макс был человеком редкостных качеств, единственным среди местных жителей настоящим моим другом. Каждый год я изо всех сил старался привлечь в Уайт–Лейк побольше людей – а стало быть, и побольше бизнеса, организуя фестивали музыки и искусства. Кроме того, я ставил спектакли в театрике, устроенном мной в амбаре, который стоял на принадлежавшей нам земле. Макс бесплатно обеспечивал наших зрителей производимыми им продуктами – йогуртом, мороженым. Кроме того, он объезжал на своем красном грузовичке город, расклеивая в разного рода местных заведениях афиши нашего фестиваля или очередной театральной постановки. И при этом неизменно настаивал на покупке для себя билетов на спектакли и концерты.
Нередко я заезжал на ферму Макса просто для того, чтобы выбраться из сумасшедшего дома, которым был наш отель, и отдохнуть от отца с матерью – не говоря уж о славных жителях Уайт–Лейка. Вот и сегодня я прошелся по его приятно привычному магазину, набирая упаковки молока, йогурта, масла, джема и кое–какой бакалеи. И беседуя, тем временем, с Максом.
– Так что, Эллиот, фестиваль этим летом будет? – спросил Макс.
– Ага, – ответил я.
– Какие–нибудь особые гости предвидятся?
– Да нет, обычные группы, пытающиеся выбиться в люди. По большей части местные, – сказал я. – Скорее всего, мы оглушим с десяток людей и чуть больше разозлим, однако музыкальный фестиваль будет таким же, как прежде.
– Я непременно приду, – сказал Макс. – Ты многое делаешь для нашего города, Эллиот. И, видит Бог, нам это необходимо. Если потребуется какая–то помощь, дай мне знать. И привози любые афишки, буклеты, какие у тебя появятся, я распространю их по городу.
– Спасибо, Макс. Надеюсь, в этом году народу соберется побольше.
Единственными людьми, на появление которых я мог точно рассчитывать, были Макс, да владельцы «Гроссинджерса» и других крупных курортов.
– Ты продолжай делать, что делаешь, Эллиот, – сказал Макс. – Как знать? Вдруг о твоем фестивале заговорят, и он станет популярным. Всякие бывают сюрпризы.
– На это не рассчитывай, Макс. Ходят упорные слухи, будто гангстеры свозят в Уайт–Лейк трупы, чтобы хоронить их здесь, потому что знают – что в Бетел попало, то пропало.
Макс, пробивавший на кассовом аппарате цены моих покупок, рассмеялся.
– Но за поддержку спасибо, Макс. Мои фантазии, это все, что в последнее время держит меня на плаву.
Они да добродушное спокойствие моего друга, Макса Ясгура.
Сказать по правде, фантазий у меня было многое множество и с самыми потаенными, самыми близкими моему сердцу я не мог поделиться ни с кем из жителей Уайт–Лейка, да если на то пошло, и с остальным миром тоже. И одна из них относилась к этому безрадостному поселению и к бремени, которое я называл мотелем. Я мечтал организовать музыкальный фестиваль, который привлечет в Бетел людей, и они заполнят мой мотель, и принесут такую прибыль, что я смогу продать его какому–нибудь богатому дурню. Пока, за те четырнадцать лет, что мы им владели, мотель никакой прибыли не принес, да и фестивали мои, благодаря проклятию Тейхбергов, тоже. Однако фантазии – штука живучая и по причинам, остававшимся для меня полной загадкой, я все еще продолжал на что–то надеяться.
2. Проклятие Тейхбергов
Я родился в Бенсонхерсте, районе Бруклина, Нью–Йорк, известном своим расизмом и пирожными «канноли». Бенсонхерст, по крайней мере, тогда, когда я в нем подрастал, по преимуществу населяли страдавшие комплексом вины итальянцы и евреи. Из этого чрева вышло немало известных людей, принадлежавших к одной из двух названных этнических групп – Дэнни Де Вито, Эллиотт Гулд, Ларри Кинг и Лари, Мо и Кёрли, «три комика». В семействе Тейхбергов комиков было шесть – двойное безумие.