Взыскание погибших
Шрифт:
— Рубашку забыл, — на ходу сказал Иван.
В спаленке он подошел к круглому столику, застеленному белой скатертью. Поверх скатерти — кружево. Это работа Капитолины. Кружевные скатерки — круглые, прямоугольные, дорожками — расстелены тут и там. Таким образом Капитолина создавала в доме уют.
Ивану кружева сестры очень нравятся.
«Жили бы мы с ней, не тужили… И зачем ей понадобился этот Геннадий? Галстуки носит… Да, без семьи нельзя. Как же без деток?».
Тут он вспомнил Катю.
«Вот и купят ей конфеток… И оденут… Ну разберется Капа».
Он достал из кармана кредитки и положил их на кружево. Прижал вазочкой. Икону Богородицы, вынув из мешка, поставил в изголовье кровати, прислонив ее к ночнику, который стоял на этажерке.
«Это Иверская? Нет, не Иверская. И не Казанская… А, забыл я все… Капе она нужней. Пусть сама молится, а я…»
Надо бы ему перекреститься, но он не догадался — действительно, все забыл.
Геннадий все еще стоял у окна в большой комнате.
— Прощай! — Иван торопливо прошел к двери.
— Счастливо тебе! — Геннадий деланно улыбнулся.
— Что? А, ладно.
Капитолина проводила брата до калитки.
— Помни, что я тебе сказала.
— Ладно, Капа… если со мной что-нибудь…
— Я буду молиться за тебя.
— Ладно. Ну все, я пошел.
Он суетливо дернулся, неловко махнул рукой на прощанье и пошел вперед, не оглядываясь.
На крыльцо вышла Катя:
— Мам, а мам, он заболел?
— Заболел…
Иван решил идти на вокзал. Времени достаточно, извозчик ему не нужен. Солнце миновало зенит — сейчас, должно быть, часов пять. Уже не так жарко. Можно, пожалуй, зайти в какой-нибудь трактир. Как советовал Медведев. Но тут он вспомнил, что деньги оставил Капитолине. Порывшись в карманах, он нашел несколько кредиток — это от жалованья деньги, выданные накануне убийства. Как у них все рассчитано — вот вам на убийство, а вот награда после убийства. Так и положено…
Тридцать сребреников — 415 рублей.
Если быть точным, «докласть», как сказал Пашка, надо было не четыре или пять копеек, а по 38. То есть каждому выдать по 415 рублей 38 копеек.
Если 38 копеек помножить на 26, будет 988 копеек, то есть 9 рублей 88 копеек. Эту сумму зажилил Пашка. И правильно сделал, раз никто, кроме него, Ивана, «арихметику» не знает. А Иван, стоя в карауле, сосчитал — из любопытства. Вернее, для того, чтобы еще раз убедиться в том, что Пашка — вор. Видели, как он украл деньги из книги царя. И тут не удержался от небольшой, но все же суммы.
К вокзалу надо идти по Вознесенскому проспекту. Но стоило ему подумать, что придется идти мимо «Дома особого назначения», как в животе внезапно забурчало, к горлу подкатила тошнота.
Он поспешно свернул в какой-то проулок, быстро подошел к забору, упершись в него рукой.
Его вырвало. Потом еще и еще — долго, изнурительно.
Отдышавшись, он с трудом пошел вперед, отыскивая место, где можно было бы присесть, умыться. Оглядевшись, он понял, что находится на краю города. Одна тропа вела в лес, другая влево, к холму, за которым, по его предположениям, должны начинаться улицы города. Он попал в лес и скоро вышел на полянку, на краю которой текла полуиссохшая речушка. Сбросив мешок, он умыл лицо. Набрал воды, попил.
«Ну вот, теперь можно идти». И тут он увидел, что на другом краю полянки на крепком вязе устроены качели. Он поднял мешок и направился к ним. Подойдя, подергал за веревку — она была толстая, неистертая.
Иван опустил голову, задумался. Ни тошноты, ни дрожи в руках не было. Осталась только гнетущая, давящая сердце тоска. Думать о встрече с теми, кто был с ним в карауле, оказалось так тяжко, что он даже затряс головой, чтобы прогнать возникшие перед ним лица.
Он поднял голову к небу. Солнце клонилось к закату, пора принимать решение. Положив мешок на доску качелей, он развязал его и достал нож.
Нож хороший, солдатский.
Отрезав один конец веревки, Иван стал мастерить петлю.
Кряхтя, обдирая ладони и колени, залез на сук, к которому были привязаны веревки качелей. Надел на шею петлю.
Стараясь ни о чем не думать, свесился вниз.
Петля надежно удержала его на весу…
Капитолина заканчивала мыть посуду после ужина, когда в кухню забежала Катя.
— Мам, гляди, чего дядя Ваня забыл! — она держала в руках пачку новеньких кредиток. — На столе лежали.
Капитолина взяла деньги, машинально пересчитала их.
Задумалась.
В кухню вошел Геннадий, выкуривший на крыльце папироску после ужина. Увидел у Капитолины деньги.
— Это откуда?
— Дядя Ваня забыл, — сказала Катя.
Геннадий оживился:
— Нет, забыть он не мог. При мне в спальню заходил. Значит, оставил сознательно. Очень кстати. Дай-ка посмотреть, сколько там…
Капитолина отстранила руку мужа.
— Это нечистые деньги.
— Как это нечистые? Ты что, мама? — спросила Катя.
— Нечистые — значит нечисто нажитые, дочка. Платят и за грязные дела.
— Постой-постой, — забеспокоился Геннадий. — И что ты собираешься с ними сделать?
— Сжечь, — решила Капитолина.
— Капа, не чуди. Нам жить. Сейчас новая власть придет, и неизвестно, как ко мне отнесутся. Может, опять без работы останусь. Давай деньги сюда, я завтра же их отоварю. А то ведь пропадут.
— И пусть пропадают.
— Капа, дай мне деньги, — с трудом сдерживая себя, повысил голос Геннадий. — Разве ты не слышала, что деньги не пахнут? Еще с древнеримских времен это известно, могу тебя просветить про императора Тиберия…