Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III
Шрифт:
Шарроукин упал на кресло второго пилота и пристегнул ремни, изо всех сил стараясь не отвлекать Велунда, ювелирно лавировавшего через гибнущую Лерну Два-Двенадцать. «Штормовой орел» вибрировал, и Шарроукин готов был поклясться, что от обшивки что-то оторвалось.
Температура в кокпите была невыносимой и продолжала подниматься. Они как будто оказались в доменной печи или в сердце ржавой пустыни. Цунами прометия почти их настигло.
— Надо покинуть атмосферу, Сабик, — сказал он. — И быстро.
— Мы покинем.
Штурмовик закладывал виражи, взмывал и пикировал, рисуя чудовищно запутанную траекторию под управлением Велунда, который пытался предвидеть вулканоподобные извержения прометия, падения силосных башен и вьюги из стальных обломков внутри огненных ураганов.
Казалось, что корабль попал под обстрел над местом высадки, но с таким зенитным огня Шарроукин даже и не сталкивался. За защитным экраном из бронированного стекла взревело пламя, и он схватил края сидения, то полностью закрыло обзор.
— Трон! — крикнул Шарроукин.
— Я же попросил молчать!
Шарроукин удержался от злого ответа и заставил себя наблюдать за безумным полетом Велунда. Впереди появилось окно — разрыв в бесконечном потоке обломков и огня, заполонивших все небо.
Он закричал и показал на него, но Велунд уже сам его видел.
Он заставил «Штормовой орел» резко взмыть, не оставив у Шарроукина сомнений, что корабль сейчас развалится. Экраны на приборной панели разбились, на бронированном стекле появилась трещина. Температура подпрыгнула еще выше.
Шарроукин ударил кулаком по груди, бросая последний вызов смерти.
Он продолжал бить, пока не прозвучал голос Велунда:
— Мы вырвались.
Шарроукин открыл глаза и обнаружил, что смотрит на черноту экзосферы. Над ним была пустота, и жар в кабине начал стремительно спадать. «Штормовой орел» прекратил попытки рассыпаться на куски.
— Мы вырвались, — повторил Велунд, и Шарроукин тяжело выдохнул.
— Трон, вот это был полет.
Велунд пожал плечами.
— Кто там? Мне плохо было видно из-за огня.
— Слишком немногие, — ответил Шарроукин. — Таматика и Нумен пытаются спасти Кадма. Он ранен. Сильно. Он может не дожить до «Сизифея».
Велунд начал разгон.
— Он из Железного Десятого, — ответил он, как будто это все объясняло, и Шарроукин полагал, что это действительно так. — Он выживет.
Шарроукин предоставил управление полетом Велунду и направился к корме, к Таматике и Нумену. Внутренние помещения корабля выглядели ужасающе пустыми. От воинов, которые приступили к миссии, полные надежды на месть, остался лишь пепел.
В голове Шарроукина мелькали имена и лица. Скольких братьев из Девятнадцатого легиона он потерял, а братья из «Сизифея» не были менее близки, хотя и имели другого генетического отца.
Нумен сидел в фиксаторе, и только по вздымавшейся и опадавшей груди было видно, что он еще не умер. Положив руку ему на лоб, Шарроукин обнаружил, что кожа на ощупь была горячей и липкой: организм бросил все силы на излечение тяжелейшей раны, нанесенной клинком Мезана.
Он опустился на колено рядом со смертельно раненым клановым капитаном. Таматика уже снял с него немногие оставшиеся элементы разбитой брони. Кровавые последствия масс-реактивных снарядов наводили на мысль, что на стену павших на «Сизифее» скоро добавится еще одно имя.
— Он жив?
Железорожденный поднял на него взгляд.
— Смерть крепко в него вцепилась, но Кадм без боя не сдастся.
— Могу я что-нибудь сделать?
— Нет, и я, как бы ни было обидно мне это признавать, тоже не могу. Капитан сам выберет, жить ему или умереть.
— В таком случае он будет жить вечно, — ответил Шарроукин.
— Твои слова дарят мне надежду, сын Коракса, — сказал Таматика, откидываясь назад. — Из тебя получился бы хороший Железнорукий, если б тебе только повезло родиться на Медузе.
Шарроукин с положенной благодарностью принял комплимент, не сказав, что скорее позволил бы Альфарию себя убить, чем отказался бы от права называться Гвардейцем Ворона.
Он поднялся и сел напротив холодной металлической стены фюзеляжа.
— И что теперь ждет «Сизифей»? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Подумай, скольких мы там потеряли. Оставшихся едва хватит на то, чтобы управлять кораблем, но может ли он сражаться?
— «Сизифей» может сражаться, пока у него есть экипаж, — вмешался Кадм Тиро, выкашляв комок кровавой слизи. — Слышишь, Шарроукин?
— Не разговаривай, Кадм, — сказал Таматика. — Побереги силы.
— Слышу, — ответил Шарроукин.
— Мне следовало к тебе прислушаться, — сказал Тиро. — Ты нас предупреждал.
Шарроукин не ответил. Упреки ничего не дадут, только увеличат раны Тиро.
— Отныне у тебя есть право голоса на моем корабле, — продолжал Тиро. — Пользуйся им, когда сочтешь необходимым. Как равный. «Сизифей» — больше не корабль Железных Рук. Это корабль воинов, и каждый голос на нем имеет значение.
— Я буду пользоваться своим правом, Кадм, не сомневайся, — пообещал ему Шарроукин.
Клановый капитан повернул голову, и Шарроукин почувствовал на себе жар его взгляда. Он врезался в него, как лазерный резак, требуя, чтобы следующие его слова были только правдой.
— Что Альфарий имел в виду? — спросил Тиро.
— О чем ты?
— Ты знаешь, о чем, — прохрипел Тиро. — Почему ты нужен Магнусу Алому живым?
— Не знаю, — ответил Шарроукин. — Я никогда не служил вместе с Пятнадцатым и тем более не встречал Алого Короля.