World Of Warcraft. Рождение Орды
Шрифт:
От него родится спасение оркам.
– Нет, сынок, мне хорошо. Но я слишком стара, а духи могучи.
– Хотел бы я его увидеть, – сказал Дуротан задумчиво. – Но я почувствовал… я его ощутил, точно.
– Да, и это куда больше, чем удостаивались многие.
– Мать, вы могли бы сказать мне… рассказать, что поведал предок? О том, буду ли я героем?
Пытается вести себя как взрослый, спокойно и сдержанно, но в голосе – нетерпение и мольба.
Ну, винить его не за что: все стараются жить, подражая легендам, глядя на подвиги предков. Он бы орком не был, если б не хотел так жить, не мечтал о геройстве.
– Пращур Тал’краа сказал, что это еще неясно, – ответила она откровенно.
Дуротан кивнул, не выказав разочарования.
Кашур больше не хотела ничего говорить, но как-то само собой вырвалось старческое, заботливое:
– У тебя долг перед судьбой, Дуротан, сын Гарада. Не лезь в битву наобум, не глупи, не спеши умирать, пока не исполнишь его.
– Глупец вряд ли хорошо послужит клану. – Дуротан усмехнулся. – Как раз так я и собираюсь себя вести, Мать Кашур.
– Тогда, будущий вождь, – Кашур усмехнулась тоже, – лучше б тебе позаботиться о спутнице жизни.
И расхохоталась, глядя, как в первый раз за все время путешествия к духам предков Дуротан сконфузился.
Глава 5
Дрек’Тар говорил мне: если задуматься, то время нашей истории было как ясный погожий день ранним летом. У нас, орков, было все нужное: благодатный мир, духи предков, чтобы вести нас.
Даже стихии благоприятствовали нам. Пища – в изобилии, враги свирепы, но уязвимы, а мы сами наделены многими дарами и талантами. Дренеи не были нашими союзниками – но не были и врагами. Они делились знанием и добычей, когда их просили. Это мы, орки, всегда держались поодаль, скрываясь и не доверяя. И это нас, орков, понудили исполнять чужую волю, сделали игрушкой в чужих руках.
Ненависть – могучая сила. Она может прожить дольше любого из живущих. Ненавистью можно управлять. Ненависть можно и породить.
Кил’джеден обитал во тьме – плотной, вечной, безвременной. Сквозь жилы его текла, пульсируя, мощь – лучше всякой крови, питательнее плоти, утолительнее любого питья, пьянящая и успокаивающая одновременно. Он не был всемогущ – пока не был. Пока миры падали к его ногам не силой мысли, но плодом войны, смерти, разрушения, чем Кил’джеден вполне довольствовался.
Изгнанники, предатели еще жили. Хотя для тех, кто обитал во времени и считал его, прошли многие столетия – Кил’джеден все еще чувствовал жизни беглецов. Где же они запрятались, Велен и ушедшие с ним? Трусы, не смеющие взглянуть в лицо ему и Архимонду, другу и союзнику в тяжелые времена… времена становления силы, когда из простых смертных они делались теми, кто есть сейчас.
И он, и Архимонд, и другие больше не звали себя эредарами. Велен назвал бы их ман’ари, но они – Пылающий Легион, армия Саргераса, избранные.
Кил’джеден протянул длинную алую руку, когтистую, изящную, в ничто, обнимавшее собою все сущее, – возникла зыбь, вопрос, устремленный в бытие. Когда враг удрал, в мироздание отправились разведчики, принесшие лишь вести о неудаче поисков. Архимонд пожелал казнить их за неудачу, но Кил’джеден добился, чтобы им оставили жизнь. Трусы сбежали – уж это он знал доподлинно. Остались те, кто жаждал одобрения и награды владык. И потому, хоть Кил’джеден и изъявлял свое неудовольствие провинившимся, иногда весьма болезненно, обычно давал им шанс исправиться. Иногда и еще один, когда видел, что они стараются изо всех сил, а не злоупотребляют терпением.
Архимонд такой заботы об изгнанниках не понимал.
– Есть множество миров для покорения и поглощения во славу нашего господина Саргераса, – ворчал он, и тьма сияла, пронзенная его голосом. – Пусть глупец тешится. Если вздумает применить свои таланты во вред нам, если создаст угрозу – мы это ощутим. Так пусть гниет в своем захолустье, лишенный всего, что ценил!
Кил’джеден медленно повернул массивную голову, посмотрел на повелителя демонов Архимонда.
– Бессилен он или нет – не это для меня важно, – прошипел он злобно. – Я хочу уничтожить его и глупцов, последовавших за ним. Я хочу покарать их за неверие, за отказ подумать о благе для всех нас.
Большая когтистая рука сложилась в кулак, когти впились в ладонь. Полился жидкий огонь, погас, встретившись с плотной тьмой, но остался грубый рубец, шрам. Тело Кил’джедена покрывало множество подобных рубцов – он гордился ими.
Архимонд был могуч, изящен, элегантен, умен, но ему не хватало лютой страсти всеразрушения, обуявшей Кил’джедена. Архимонд каждый раз объяснял, что напрасно тратить силы на изгнанников, и теперь лишь вздохнул, решив оставить все как есть. Уже столетия длится этот спор и продлится еще столетия, пока Кил’джеден не преуспеет в уничтожении бывшего лучшего друга.
А Кил’джеден вдруг подумал: может, в этом и дело? Архимонд никогда не питал особо дружеских чувств к Велену. Для него тот – просто один из владык эредаров. А Кил’джеден любил Велена как брата, нет, почти как другое обличье своего «я».
А он…
Когтистая длань сжалась снова, и снова хлынул огонь преисподней, заменивший кровь.
Нет, мало знать, что Велен сидит где-то в глухомани, залечивая раненую гордость, прячась от зверей и холодов в пещере, собирая коренья для пропитания. Когда-то Кил’джеден хотел просто крови бывшего друга. Но теперь одной крови – хотя в пролитии ее великая сила – слишком мало. Теперь он хотел стыда, унижения – полного, кромешного, неизбывного. Унижение, превращение в абсолютное ничтожество будет куда приятнее медного вкуса крови, текущей в жилах Велена.
Архимонд вздрогнул и приподнял голову – должно быть, кто-то из слуг заговорил с ним. У Архимонда были свои планы, свои слуги и шпионы, свои дела – как и у Кил’джедена, все ради службы темному господину, ради завоевания миров и времен.
Не промолвив и слова, Архимонд поднялся во весь свой исполинский рост и отправился в путь.
Движения его были, вопреки размерам, изящными и точными.
В этот момент и Кил’джеден ощутил прикосновение чужой мысли – Талгат, его правая рука, искал разговора с хозяином. И от мысли его веяло сдержанной радостью.