Я - богиня на измене
Шрифт:
Стража стояла наготове, выпроваживая гонца, а я почувствовала, как меня подводят к гостям.
— Это — королева Чэриота. Это — мой Грааль, — усмехнулся Мордред, положив руку мне на живот. — Ребенок, который у нее родится, унаследует замки и земли, которые принадлежат мне… Я требую, чтобы вы поклялись в верности моей жене.
* * *
Да, стране опять нужны герои, но вместо них есть Ланцелот. Значит, войско стоит на реке Камлан. Часть воинов кормит на реке комаров, другая часть охраняет Авалон, а то вдруг он переедет. У меня есть время до утра, чтобы принять решение.
На
— Что-то случилось? — послышался ее голос, а я повернулся к ней, любуясь каждой черточкой лица. Поначалу она показалась мне самой обычной, а слухи преувеличены, как, впрочем, и всегда. Сколько раз уже такое было, что о красоте дамы слагают легенды, а при виде нее даже у самого стойкого рыцаря сразу находятся безотлагательные подвиги в и без того плотном графике. Сначала я даже не придал особого значения королеве, которую привели, как собачку со словами: «Теперь она будет жить у нас!». Я был уверен, что ей кинут тряпочку в уголочке и поставят мисочку. А потом поймал себя на мысли, что смотрю на нее, как завороженный. И вроде же в ней не было ничего такого, она даже не в моем вкусе, а я смотрю на нее и понимаю, что я ей безумно не нравлюсь. Я знаю каждое ее движение, каждый жест, каждый взгляд. Ее тень, едва сдерживающая улыбку при виде вопиющего акта идиотизма, заставляла меня непроизвольно улыбаться ей в ответ.
Я провел рукой по ее щеке, наслаждаясь тем, как она льнет к моим пальцам, пока внутри меня рождалась непередаваемая нежность. Ну что ты? И ведь чувствуешь, да? Если бы Мерлин не отобрал у тебя медальон, я бы сделал это сам.
— Все в порядке, — отвечаю я, глядя на нее с улыбкой, обнимая и прижимая ее к себе.
То, что это — не Гвиневра я понял сразу, поскольку более прелестного и тупого создания, как леди Гвиневра из Камелиарда, я не встречал. «О, мой Ланцелот! Вы совершили этот подвиг в мою честь! Ах, я так польщена! Вы знаете, я так рада, что вы выбрали меня дамой своего сердца!». Тьфу! Как вспомню, так вздрогну. «Как вы смеете похищать меня, мерзкий трус! Мой Ланцелот спасет меня!», — звучал голос Гвиневры, а я помню, как суровый кляп обеспечил мне три дня тишины. «А я знаю, что вы делали с Ланцелотом!», — я одаривал ее гаденькой улыбкой. «Твоим словам не поверят, потому что ты подлый трус!», — слышалось в ответ. — «Ах, мой Ланцелот… Вы ему даже в подметки не годитесь! И ваши мерзкие речи оскорбляют меня!». «Дура, он тебя не любит!», — честно пытался я. «Если бы не любил, то не стал бы посвящать мне балладу!», — добивала меня своей логикой прекрасная королева Гвиневра, глядя на меня с презрением. «Ты хоть понимаешь, к чему это приведет?» — пытался зайти я с флангов. На меня смотрели чистые и наивные глаза, моргая так, что теперь я знаю, откуда в Камелоте столько сквозняков.
Сколько уже раз я пытался спасти этого идиота, но последние четыре раза меня добили. Стоило Мерлину умереть, а мне выдохнуть с облегчением, как кто-то споткнулся об пол и упал на Эскалибур, случайно подавился окороком, выпал из окна, слетел с коня.
— Мама, скажи, что ты меня нагуляла, — умолял я мать, глядя на то, как Артура хоронят со всеми почестями, рассказывая, как он погиб в неравной схватке с тупостью и идиотизмом. Пока тупость нападала, идиотизм зашел с фланга, поражая не только обладателя, но и присутствующих.
— О чем ты думаешь? — встревоженно заметила моя королева, пока я обнимал ее, поражаясь тому, какая она маленькая и хрупкая.
— О том, что мы — Ланцелот, чтобы всем нравится, — отвечаю я, чувствуя, как она ворочается в моих объятиях. Можно было бы сыграть партию по другому, можно было бы обыграть Мерлина в два счета, но тогда пришлось бы пожертвовать королевой. Хитрый старикан добрался до зеркала и изменил ход истории, сняв материны чары в тот момент, когда она прислала замену себе.
Завтра с утра я выступаю с отрядом в сторону Камлана. Оставшуюся часть войска я брошу на защиту замка. Попробую уничтожить чародея еще там. Если не получится, то потреплю их, как следует. И тогда, чтобы идти на замок, Артуру придется отзывать людей, сторожащих Авалон. И в этот момент, когда отряды покинут Авалон, ее вывезут туда.
— Послушай, бессовестный, — внезапно вознегодовала она, глядя на меня так сурово, что я снова улыбнулся. — Или ты мне сейчас расскажешь все, или…
Она мне угрожает… Какая прелесть… Ее глаза сверкали от гнева, поэтому я прижал ее к себе покрепче, слушая все возмущения.
— Вот она, жизнь семейная, — рассмеялся я, чувствуя, как она затихла и вздохнула. «Задушу во сне подушкой», — пообещали мне, снова вызывая у меня улыбку. Я смотрел на золотистый завиток на ее шее, пытаясь запомнить каждое мгновение рядом с ней, каждую черточку ее лица, каждый взгляд, каждую улыбку. Я хочу запомнить все, что завтра помнить, за чье будущее я сражаюсь. Хитрый Мерлин просчитал все, кроме одного. Он не учел, что я влюблюсь, как мальчишка.
Я нес ее в комнату, осторожно укладывая на кровать и любуясь ее волосами, вдыхая их запах, целуя ее дрожащие и сладкие губы и гладя пальцами тонкую красивую шею, припадая к ней поцелуями. Накидка валялась на полу, а я наслаждался каждым прикосновением, вздрагивающей грудью, по которой скользили мои пальцы.
Я хочу запомнить ее не плачущей от горя, хочу запомнить ее нежной, сладкой, восхитительной женщиной, при виде которой мне хотелось сломать руку Артуру, которой он притягивал ее к себе. Я хочу запомнить ее моей королевой, моей наградой, сказкой на несколько дней, счастьем под покрывалом, нежностью, которой у меня отродясь не было.
Я целовал ее прикрытые веки, чувствуя, как вздрагивают ее ресницы. Я буду помнить твои глаза… Мои губы прикасались к бархатной щеке, скользили по тонкой шее, которая сводит меня с ума. Я буду помнить каждый стон, каждый вздох, каждый взгляд сквозь полуприкрытые веки, буду помнить, как она умирала у меня на руках, выгибаясь от прикосновения моих рук.
Всего лишь несколько часов осталось до того момента, когда я в последний раз поцелую ее губы. Я не увижу, как появится на свет наш сын, не подержу его у руках, не поцелую покрытый испариной измученный лоб любимой. Я не буду держать на коленях ее, прижимая к себе и успокаивая в тот момент, когда ей будет страшно и больно, а на свет будет появляться наш ребенок. Я не буду, прижимаясь губами к ее вспотевшему виску, шептать, как сильно я люблю ее, утешать ее, успокаивать и держать ее руку в своей руке, пока вокруг будут бегать повитухи. Я не позволю никому быть рядом с ней в тот момент, когда ей больно и страшно…
Моя рука лежала на все еще вздрагивающем животике, согревая его и нежно проводя по нему пальцами. Все, что у меня есть, я оставляю вам…
Я склонился над ее животом, покрывая его поцелуями. Я сделал все, что мог, чтобы вы были живы, чтобы вы были счастливы. Перед глазами стояла картинка, а мой взгляд отчетливо различал, как маленький мальчик бежит к матери, а она ловит его и берет на руки.
— Что такое? — едва слышным шепотом прошептала любимая, положив руки мне на голову и вплетая их в мои волосы. — Почему ты так тяжело вздохнул?