Я болею за «Спартак»
Шрифт:
Они очень разные, эти два представителя Наркомпочтеля. Один — Петров — высокий, худощавый, молчаливый, в очках, так и видишь его в окошечке почтового отделения, принимающего телеграммы и заказные письма; другой — невысокого роста и как бы круглый во всех измерениях: круглоголовый, с небольшими веселыми глазками, с толстыми короткими пальцами. Неистощимо веселый, подвижной, общительный, сноровистый, с нетерпеливой готовностью помочь всем и каждому — в чистке ли винтовки, в починке ли одежды, он быстро завоевывает наши симпатии. Он старается все узнать и изучить. Его можно встретить в радиорубке и в камбузе, на капитанском мостике и у штурвала рулевого. Он свой человек в матросском кубрике,
— Позвольте представиться, — говорит ему Арктика: коварные дрейфующие льды, туманы, жестокая стужа, от которой с пушечным грохотом трескаются льды и раскалываются торосы, ураганы, шестимесячная полярная ночь, цинга. — Для многих знакомство со мной было гибельным, и даже отважнейшие из отважных подчас падали духом. Вот что написал обо мне в своем дневнике знаменитый Нансен, когда я схватила его «Фрам» в ледяные объятия: «Ты похожа на женщину с благородными чертами античной статуи, но и с ее мраморной холодностью. На твоем высоком челе, ясном и чистом, — ни тени сострадания к мелким горестям человека. Да, я устал от твоей холодной красоты, я стосковался по жизни, горячей, кипучей! Позволь мне вернуться, все равно — победителем или побежденным, — но позволь мне вернуться и снова начать жить».
— Ты мне нравишься, сестренка, будем знакомы! — отвечает веселый общительный человек. — Я слесарь севастопольского судоремонтного завода, старый большевик. Когда черный барон засел у нас в Крыму, я ушел в партизаны, отсиживался в керченских пещерах, в бурю ходил на шаланде в Новороссийск для связи с Красной Армией.
Так произошло первое знакомство Ивана Дмитриевича Папанина с Арктикой. Через шесть лет его имя прогремит на весь мир. Четырехмоторные самолеты высадят его, уже опытного полярника, побывавшего начальником зимовок в бухте Тихой и на мысе Челюскин, и трех его товарищей — радиста Кренкеля, гидробиолога Ширшова и астронома Федорова — на большую льдину в географической точке, называемой северным полюсом, в точке, к которой столетиями стремились смельчаки и исследователи, на которой до него побывал только один человек — американец Роберт Пири, побывал после двадцатитрехлетних безуспешных попыток, побывал лишь для того, чтобы водрузить в плавучих льдах флаг своей страны и, сделав астрономические наблюдения, повернуть обратно.
Не для рекорда, не для церемонии водружения флага высадится на полюсе папанинская четверка, а для научных исследований, для разгадывания важнейших научных проблем центрального полярного бассейна. Восемь с половиной месяцев — из них четыре в полной темноте арктической ночи — продрейфует она на своей льдине, измеряя глубину океана, температуру, соленость и химический состав воды в различных слоях, выбирая почвенные пробы дна на глубинах свыше 4000 метров, изучая морские течения, производя магнитные и астрономические наблюдения.
Льдину понесет на юго-запад, к берегам Гренландии. С громоподобным грохотом будут сталкиваться ледяные поля, восьмиметровой высоты торосы подступят в ночном мраке к палатке и снежному метеорологическому домику. Льды будут расходиться, будут возникать и снова смыкаться разводья. Соленая вода изгрызет льдину, истончит ее. Трещины пробегут по ней, грозя поглотить полотняное жилище папанинцев.
«Мы наблюдали интересное зрелище», — напишет в своем дневнике Папанин, — «отдельные части лагеря то приближались к нам, то отходили обратно. Мы видели, как вблизи проплывали продовольственные базы, отрезанные от нас широкими полыньями... Договорились: спать будем не раздеваясь. По крику дежурного: «сжатие»! — все немедленно должны вскочить и выбежать из палатки».
А научные наблюдения
Дрейф закончится в Кремле, откуда славная четверка выйдет с золотыми звездами Героев Советского Союза на нагрудных карманах морских кителей.
Все это произойдет в 1937 году. А сейчас, в эти июльские дни 1931 года, когда «Малыгин» сквозь льды прокладывает себе путь к Земле Франца-Иосифа, Папанин всего лишь скромный представитель Наркомпочтеля, и наше внимание привлекает другой пассажир, худощавый, с матово-оливковым лицом южанина, с большими темными глазами, с седыми, легкими как пух, волосами. Еще в Архангельске, когда я впервые увидел его на палубе «Малыгина», он всем своим обликом, выражением глаз, прихрамывающей походкой показался мне похожим на подстрелянную птицу, и от этого впечатления я не мог отделаться в течение всего рейса, быть может потому, что, как и многие другие, знал его судьбу.
Он держался скромно, с простотой хорошо воспитанного человека. Сразу же принял участие совместно с профессором Визе и полярным художником Пинегиным в научных наблюдениях: брал гидрологические станции, черпал привязанным на веревке ведром морскую воду, измерял ее температуру и соленость, а также температуру и влажность воздуха, направление и силу ветра. Иногда он сидел в шезлонге, задумчиво глядя на море. Вскоре он стал моим частым собеседником: на «Малыгине» только со мной мог он говорить на своем родном итальянском языке.
Это был Умберто Нобиле, талантливый конструктор и неудачливый водитель дирижаблей. Дважды его имя привлекало к себе внимание всего мира. В первый раз это случилось в 1926 году, когда судьба свела его с Руалом Амундсеном.
Знаменитый норвежец вызвал Нобиле в Осло для переговоров о покупке дирижабля, на котором он собирался совершить полет со Шпицбергена на Аляску через Северный полюс. Они сидели на веранде небольшого амундсеновского домика на берегу фьорда — полярный исследователь с мировой славой, первый в истории освоения Арктики прошедший из Норвегии в Берингов пролив вдоль северных берегов Канады, первый вступивший на Южный полюс, семь раз зимовавший в полярных льдах, уже седой, но все еще юношески стройный, суровый, горбоносый, с тяжелым, зорким взглядом, и полковник военно-воздушных сил итальянской армии.
Нобиле передал норвежцу предложение своего правительства предоставить дирижабль и экипаж бесплатно с тем, чтобы экспедиция называлась норвежско-итальянской. Амундсен категорически отверг это предложение: дирижабль будет куплен, назван «Норвегия», экспедиция будет норвежско-американской — доллары дает американский миллионер Линкольн Элсворт, в прошлом году участвовавший в неудачной попытке Амундсена перелететь со Шпицбергена на Аляску на двух гидропланах. Нобиле назвал цену, Амундсен согласился и предложил ему при перелете быть капитаном дирижабля.
Контракт был закончен. Нобиле вернулся в Рим готовить дирижабль к полету.
«Норвегия» стартовала одиннадцатого мая 1926 года из Кингсбея на Шпицбергене и через сорок два часа спустилась в Теллере на Аляске.
Когда дирижабль пролетал над полюсом, на лед были сброшены норвежский, американский и итальянский флаги. При полете было установлено, что в районе полюса нет ни материка, ни островов. Это открытие было единственным научным результатом экспедиции. Амундсен написал о ней книгу, в которой воздал должное навигационным талантам Нобиле.