Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
Шрифт:
«Как это керосинить?» – чуть не спросила она. Прикусила язык. Нельзя же быть наивнее мальчишки.
– Ну-ка заходи… Как тебя зовут?
– Руслан… – Он не стал упрямиться, прошел за хозяйкой на кухню.
Робко посмотрел на свои перемазанные кеды.
Зоя Ипполитовна положила пластинку на кухонный стол. Подумала: принимать ли подарок? Но сказала о другом:
– Руслан… Прямо богатырское имя. А есть какое-нибудь… помладше?
Он ответил уже без хмурости, но тихо:
– Раньше было. Дед звал Руськой…
– Что ж, славно, – вздохнула
Он глянул как вчера – прямо и с вызовом:
– Я уже говорил! Я хочу подружиться с вашим Генчиком!
Это «с вашим» грустно согрело ее на миг. Но ответила она без пощады к себе:
– Тогда и надо было нести пластинку к нему. Боюсь, что сюда он больше не придет.
– Я и хотел к нему! А по дороге встретились эти… ну, с которыми я раньше был. И за мной… За себя-то я не боялся, а пластинка… Третью такую же нигде не добыть. Ну и начал драпать…
Он впервые сказал такую длинную фразу. И, кажется, запыхался. Задышал часто.
– Похоже, что «драпал» ты через угольные кучи…
– Ну да! Там за складами котельная и рядом уголь – прямо курганы. Я думал, те через них не полезут. А Круглый кричит: «Вперед, не отступать!..» Наверно, догнали бы, но тут откуда-то коза… говорящая… Они ее боятся. Она как заблеет: «М-ме-елочь пузатая! Пошли прочь, а то приму м-ме-еры!» Не верите?
– Верю. Генчик про нее рассказывал…
– Ну вот… А я подумал: до вас ближе, чем до него. Лучше не рисковать…
– Возможно, ты правильно подумал. Но сюда Генчик едва ли придет…
Руслан (Руська!..) смерил ее грустным взглядом. Сказал со вздохом умудренного взрослого:
– Да куда он денется? Он без вас не сможет. И без вашего корабля…
И вдруг оживился. В глазах – блестящие точки. И озорное нетерпение:
– А можно мне посмотреть на ваш корабль? Я его только издалека видел, один раз…
– Разумеется, можно. Однако…
– Я понимаю! Руками не буду, только глазами…
– Не в том дело. Подожди… – Зоя Ипполитовна вышла и вернулась с потертым мохнатым халатом, в который заворачивалась после купания. – Вот… На дворе душ, смой с себя хотя бы верхний каменноугольный слой. Надень это и принеси одежду. У меня как раз вода согрелась для стирки… Кстати, и голову тебе вымою, потому что холодная вода твой ежик не возьмет… И не воз-ражать!
Думала, заупрямится. Но он вдруг блеснул белыми зубами. Сдвинул пятки. И дурашливо, так похоже на Генчика:
– Есть, господин адмирал!
И она засмеялась:
– Шагом марш на водные процедуры… мичман Руська.
В этот миг в комнате затрезвонил телефон.
Звонил Генчик. Она поняла сразу, когда еще слов не услышала, а только сопение этого негодника.
– Здрасте… это я…
– Да уж чувствую… – Ох, откуда у нее снова тон строгой тетушки?
– Зоя Ипполитовна, а можно я… появлюсь?
– Что ж, появляйся. Куда тебя денешь…
– А… можно я спрошу?
– Что?
– Мы
Ей бы, старой ведьме, воскликнуть: «Да хватит об этом, Бубенчик! Я тебя жду!» А она:
– Ты сам-то как думаешь?
Опять сопение и вздохи.
– Я думаю, что все-таки, наверно, да…
– Вот видишь! А кто виноват?
– Ну… наверно, все-таки я…
– Хорошо, что ты это понимаешь.
– Ага… Но ведь можно же помириться.
– А что говорят провинившиеся мальчишки, когда хотят, чтобы их простили?… А?
Он шумно дышал там далеко, в будке телефона-автомата. Может быть, обиделся? Не надо…
Генчик неуверенно хихикнул:
– Динь-дон…
– Что-что? Ох и безобразник же ты!
– Они говорят: «Динь-дон» – уже без робости, от души завопил Генчик в трубку.
– Сию минуту марш на трамвай и – ко мне!
– Я уже там, где пересадка!
– То-то же… Кстати, у меня есть для тебя сюрприз.
– У меня, кстати, тоже… – Голос у него прозвучал как-то странно.
– Надеюсь, это не связано со стрельбой?
– Вообще-то… связано. Только не бойтесь, он хороший – этот сюрприз!
– Имей в виду: если опять что-то натворил, будет тебе на орехи!
– Не-а! Вы обрадуетесь! – И гудки.
Прибежал из-под душа Руська. Продрогший.
– Ничего! Сейчас согреешься!
И на радостях Зоя Ипполитовна так взялась за него, что бедняга завопил:
– Горячо же! И глаза щиплет!
– Зато будешь самый чистый Руська на свете…
– Не хочу самый… ай!
Он вертелся, как вьюн, пока она мыла и вытирала ему голову и плечи. Пришлось даже шлепнуть между лопаток. Он не обиделся. Намотал на голову полотенце, выпятил под халатом живот:
– Я похож на турка! Да?
– Самый настоящий турчонок… Ну, пойдем, покажу корабль.
За плечи подвела она Руську к «капитанской» комнате и толкнула дверь. А сама вернулась на кухню. Пусть мальчик смотрит на корабельные чудеса без стесненья.
Зоя Ипполитовна выстирала Руськины штаны и майку, развесила на дворе. Вернулась. Заглянула в комнату с кораблем.
Руська стоял неподвижно и смотрел. Но смотрел не на бригантину, не на глобусы и корабельные приборы. Вскинув голову, он замер перед фотографией Ревчика.
Услышал шаги, оглянулся. В глазах – тревожный, жалобный какой-то вопрос.
– Она у вас откуда?
– Что?
– Карточка. У нас… у меня есть такая же, только поменьше. Это дедушка, когда был мальчик.
Генчик появился через полчаса. К тому времени Зоя Ипполитовна уже знала историю Руськиной жизни. Прямо скажем, невеселую.
Руськин дед, Тимофей Константинович Ревва, после долгой службы в авиации работал в конструкторском бюро, в Москве. Потом ушел на пенсию. Была у него дочь – Руськина мать. Был у нее муж – Руськин отец. Работал инженером на химическом заводе. Там рванула однажды емкость с ядовитым газом, и отца не стало. Руське было тогда семь лет.