Я больше тебе не враг
Шрифт:
Она так легко рассуждает об этом, так уверена в своей безнаказанности, что у меня сводит кишки. Ведь получается, что это мы с Сашкой дел натворили, а Алена, как бы и ни при чем. Все, что она сделала – это навешала двум дурам лапши на уши, дальше они справились сами.
— Кстати, мне пора его кормить и укладывать. Так что проваливайте. Вы тут никому не нужны.
Я больше не могу.
Молча разворачиваюсь и иду на выход. В ушах бомбит пульс, на языке горечь. Я словно пьяная спускаюсь вниз, вокруг марево, в котором невозможно ничего разобрать.
Получается, мы все это сделали, чтобы накормить злобного демона? Получается, что свою жизнь и любовь я угробила ради вот этого? Ради ее веселья? Ради чужих игр и извращенного желания утвердиться?
Я все потратила впустую.
Себя потратила.
От этих мыслей ноги наливаются тяжестью и мир тонет в серой пелене.
Все это было напрасно. Зря…
Все зря.
Земля уходит из-под ног. Меня ведет в сторону и не дойдя всего пару шагов до машины, я тяжело оседаю на землю.
Кажется, кто-то подхватывает меня и зовет по имени, но я уже уплываю. Отключаюсь, не в силах вынести чудовищной реальности, в которой я не борец за справедливость, а дура, позволившая другим играть своими чувствами и жизнью.
Глава 12
Кирсанов
На улице уже ночь. Я сижу в занюханной клинике, посреди длинного унылого коридора, освещенного моргающими лампочками.
Жесткая лавка подо мной качается от каждого движения, за спиной неприятно цепляет одежду грубая стена. Но мне так похрен, что словами не передать. Задолбался.
Просто сижу, откинувшись на спинку и закрыв глаза, тону в пустоте, которая все сильнее ширится в душе.
Хреновая ситуация, хреновый расклад, все хреново. Как вышло, что все мы оказались втянуты в такое дерьмище? Вопрос риторический, но от этого нелегче.
Таська в местной «ВИП-палате». Тут такой vip, что закачаешься. Комната три на три с зелеными, крашенными стенами и треснутым окном. Зато туалет свой есть! Именно это в первую очередь сообщила главврач, когда мы только приехали и потребовали лучшую палату. Причем пафосно так сообщила, будто унитазы в нашем мире редкость, и лишь избранным доводится увидеть их вживую. Остальные гадят под кустом, по старинке подтирая задницу лопухом.
Ладно хоть койка была одна и врачи компетентные, несмотря на хреновый антураж.
Бывшая жена в себя не приходила — стресс и эмоциональное истощение, выбили ее из колеи, но состояние было стабильно. Из глубоко обморока она плавно перешла в сон, и теперь просто спала.
Находится рядом было невыносимо, поэтому я ушел в коридор, а в палате осталась Змея. На ней самой лица не было, она как коршун кружила над подругой, грозно встречая каждого, кто осмеливался подойти ближе.
Гребаный цирк, епть… Вся моя жизнь в последние месяцы – это гребаный цирк.
Я малодушно
Думал, буду злорадствовать. Хохотать, как злобный демон, дождавшийся краха своих врагов, а вместо этого, чуть не сдох, когда увидел ее глаза. В них было такое… беспомощное, жалкое, растерянное, что я пожалел.
Надо было ограничиться фотографиями. Этого бы хватило. А вот так – слишком жестоко. Но мне хотелось устроить шоу для бывшей жены, и я его получил. По полной программе.
Раздался тихий скрип, а потом шаги. Кто-то шел в моем направлении, а мне даже было лень открыть глаза. Затрахался. Пусть идут мимо, пусть оставят меня в покое, я о большем и не прошу.
Увы, шаги останавливаются напротив меня. И тишина. Кто бы это ни был, он просто стоял напротив и смотрел на меня. Чужой взгляд жирным жуком ползал по моему лицу.
Я все-таки не выдерживаю и приоткрываю один глаз.
Змея.
Эту суку шоу тоже пробрало, до тряски. Если бы не Стеф, она бы разнесла там весь дом и голыми руками бы выдрала хребет у гребаной Алены.
— Чего надо?
Алекса – вообще последний человек, которого бы я хотел видеть в такой момент. Зеленые глазищи смотрят неотрывно, сейчас в них нет эмоций, да они и на хрен не сдались. Мне своих с лихвой хватает.
Едва заметно проводит кончиком языка по обветренным губам – это единственное, что выдает ее волнение, потом ровным голосом произносит:
— Прости, чувак, облажались.
Прости, чувак? Я аж второй глаз открываю.
— Что?
Она неуверенно переступает с ноги на ногу и морщится:
— Я не умею извиняться, но, кажется, мы сильно накосячили.
— Кажется?
Она не замечает моей иронии. У нее вид человека, который собирается договорить до конца, несмотря ни на что:
— Ты когда решишь убивать – убивай меня. Не трогай Таську. Она теперь и так…
Все-таки не договаривает, замолкает, отведя в сторону угрюмый взгляд. Снова морщится, будто где-то что-то болит.
— Что она теперь? — у меня получается говорить только вопросами.
Я сижу, запрокинув голову и глядя на красноволосое чудовище снизу вверх, и не чувствую ничего кроме усталости.
— Ей плохо.
— Бывает.
Мне уже который месяц плохо. Я даже не помню, как это, когда хорошо.
— У меня просто больше никого нет, — глухо произносит Адекса, — вообще никого.
— Ну как же, — ухмыляюсь, — у вас же есть Аленочка. Нежный ангелок, ради которого вы были готовы перевернуть целый мир.
Она мрачнеет еще больше:
— Нет никакой Алены. Сдохла.
— А мне показалось, что все у нее прекрасно. Цветет и пахнет.
Это ненадолго. Зря эта дура лупоглазая думает, что сумеет выйти из такой передряги безнаказанной. Очень зря. Хлебнет по полной, и никакая амнезия не поможет.