Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
Повезет тебе, барышня, если, когда лючок откроется, и ты полетишь вниз, шейка твоя сломается, и мучениям конец… А может, и не сломаться, вишь, какая ты вся худенькая, легонькая, не за что и потрогать.
Завороженная его рассказом, Аника не сразу почувствовала его руки, жадно ощупывающие ее тело. Брезгливо сбросила их с себя.
– Ты не балуй, барышня - строго проговорил он.
– Я тебе дело рассказываю, а ты по рукам бьешь! А грудки у тебя даром что маленькие, зато такие востренькие, как гвоздики.
Так вот, барышня, если у тебя шейка не
Глазенки твои вылезут из орбит, а там, дай тебе Бог, и кончишься…
Но это еще не все. Вытряхнут тебя из твоего халата, а под ним ничего нет, я знаю, и засунут в дырявый мешок. Ха-ха. А солдатики будут смеяться и обсуждать твои женские прелести. Бывшие прелести…
Отнесут тебя в сторонку и где-то закопают, как шелудивую собаку - без имени, без креста.
А гутарю с тобой, барышня, по такой причине - ведь ты девица? Не красней, это дело поправить можно и необходимо, - стал слюняво причмокивать губами, - а то так и сойдешь в могилу, не познав мужика! Ведь это дело есть главное в жизни, а ты его не прочувствуешь! Будешь ли ты ходить по райским кущам или кипеть в смоле, мне неведомо, но вот этого дела ты там не познаешь! От него тебе будет только польза, может и веселей пойдешь на смерть.
Ты носом не крути, не строй из себя ангела! Пока по хорошему предлагаю… Ведь если бы я просто хотел, то кто мне помешает?! Мы одни здесь! Так что можешь пручаться или не пручаться, голосить или не голосить, я сейчас для тебя господин, что захочу, то и сделаю!
Он так облапил девушку своими руками, не давая подняться с табурета, что у нее перехватило дыхание. Смердящим ртом стал тыкаться в плотно сжатые губы. Вдруг резко рванул ее с табурета и поволок на тюфяк. Косынка спала с русой головы, хлипкие застежки халата отлетели, и обнажилось плечико, что еще больше распалило его животную страсть.
Крики о помощи потонули в стенах камеры.
– Давай кричи, громче кричи, девка! Зови на подмогу солдатиков, они чай не дураки, не откажутся! Станут за мной в очередь к твоему телу!
– возбужденно шептал он.
– Четверо нас будет к тебе, значит, пока все пройдем - первый снова захочет, а за ним второй и так дальше! Вот такая карусель будет! Бесконечная карусель! Ты должна меня просить-молить, чтобы я двери не открыл солдатикам, а не звать их на подмогу!
Бросив ее на тюфяк, он навалился на хрупкое молодое тело. Его руки деловито задрали на ней халат, бесстыдно и властно ощупывали ее тело. От него исходила безжалостная сила вседозволенности и безнаказанности. Анику стали покидать силы. Почувствовав дрожь слабости в ее руках, он запутал цепи ручных кандалов, и силой свел обе ее руки в одну свою, а освободившейся рукой стал шарить у себя в брюках. Его кривые, мерзкие ноги разжали ноги девушки, он плотно вдавился в ее живот. Она пыталась сбросить его тело с себя, но безрезультатно.
– Ах ты, подлая отравительница! Кабацкая девка! Не нравится? Ты у меня сейчас запоешь от восторга!
– в бешенстве освободившейся рукой он наносил ей хлесткие удары по лицу. Она ошеломленно затихла и прекратила сопротивление.
– Поцелуйте меня, - через силу прошептала Аника.
– Чего-чего?
– оторопел он.
– Поцелуйте меня, - ведь вы у меня будете первый!
– повторила она и подставила губы для поцелуя.
– Давно бы так, барышня!
– одобрительно бросил он, окутав ее гнилостным дыханием.
Усмехнулся, ослабил хватку руки, мертво держащей ее руки, и впился в губы. Аника ответила, широко открыла рот и прикусила ему губу, - он завопил, не отпуская ее. Чувствуя соленый привкус крови, она все сильнее стискивала зубы. Он в бешенстве стал вырываться и что-то мычать. Наконец она с сожалением отпустила губу и тут же резко двумя руками ударила его в грудь, сбросила с себя и вскочила, поправляя халат.
Тесная камера не давала возможности разойтись, и они стояли, закипая от ярости, друг против друга. По его лицу струилась кровь, но он, бешено вращая глазами, вновь стал приближаться.
– Ах ты, зараза! Кусаться! Да я тебя сейчас на отбивную отобью!
– он злобно шипел, подступая с кулаками.
– Успокойтесь, подождите немного, я должна вам кое-что сказать. Минутку спокойно постойте, куда я в камере денусь, тем более с кандалами на руках и ногах?! Присядьте на табурет, а потом можете делать, что захотите!
– в конце все-таки «бросила собаке кость».
Надзиратель недоверчиво посмотрел на нее, минутку подумал и опустился на табурет.
– Гутарь, но не долго, и без твоих фокусов! А то… - он угрожающе показал кулак.
Аника говорила спокойным, ровным голосом, сама себе удивляясь.
– Вы, конечно, меня сильнее, и силой добьетесь своего, но учтите три вещи. Добровольно я не дамся, исцарапаю вам лицо сколько смогу. Кое-какие следы уже имеются. Объясняться придется и на службе, и дома. Это во-первых.
Молчать я не буду. Начальник тюрьмы не останется в стороне от этого безобразия, тем более, кое-что уже запечатлено на вашем лице, а будет еще больше. Надеюсь, назначат служебное расследование, - написать бумагу у меня займет немного времени. Это во-вторых.
Самое главное, - ее голос стал хрипеть от ярости, - я вас, всю вашу семью после своей смерти не оставлю! Буду приходить по ночам пить кровушку! Ради этого готова отдать душу дьяволу, стать ведьмой с Лысой горы! Чего смотрите? Ведь знаете, за какие дела мне присудили виселицу? Думайте, решайте, а я еще добавлю.
Неожиданно для себя, она ударила его кандалами по голове. Надзиратель упал с табурета и на четвереньках попятился к двери. Потом поднялся на ноги и оттолкнул от себя девушку, в ярости наступающую на него.