Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
Три жалкие человеческие фигурки, распростертые на крестах, казалось, ничем не отличались друг от друга. Искупительная жертва за все человечество одного из них - Сына Божьего… Я не могу принести искупительную жертву во имя всего человечества, как Иисус, но во имя одного, которого уже нет, я принесу. Во имя спасения твоей души, Миша! Смилостивься над ним и надо мной, Господи!».
Аника стала на колени и начала молиться. Стоять на каменном полу было больно, холодно, и вскоре ее тело стала бить мелкая дрожь. Помолившись, она взобралась на соломенный тюфяк с ногами, пытаясь согреться, закуталась поплотнее в арестантский халат, и прикрыла глаза. Нет ничего хуже ожидания, но что может быть ужаснее ожидания смерти? Ей не верилось, что завтра ее уже не будет. Встанет
Она вспомнила прошлогодние рождественские гадания, которые она со своими кузинами устроила поздней ночью. Тогда, уединившись втроем в темной комнате, где перед большим зеркалом горела единственная свеча, устроили гадания на зеркале. Первой гадала тихая, вечно печальная Ольга, мистик по натуре, увлекающаяся спиритическими сеансами, ночами пишущая непонятные по содержанию стихи. «Суженый-ряженый», - прошептала она слова заговора. У нее ничего не вышло, а затем гадали кузины, по очереди, но также безуспешно. Они ничего не увидели в зеркале, и вечно смешливая Марта уже стала на этот счет острословить, когда Ольга вдруг побледнела и встревожено воскликнула:
– Кто закрыл дверь в комнату? Ведь когда мы вошли, она оставалась открытой, я специально проверяла!
Аника и Марта переглянулись, но не вспомнили, чтобы кто-нибудь из них закрывал за собой дверь.
– Мы все скоро умрем!
– испуганно воскликнула Ольга.
– Это нам знак - у нас нет будущего!
Их жутко испугали эти слова, но Марта, насилу улыбаясь, высказала предположение, что в этом виновен сквозняк, с чем все поспешно согласились, хотя прекрасно знали, что окно в комнате было не только плотно закрыто, но еще и завешено темной тканью, как требовал ритуал гадания.
«Как странно и страшно это теперь вспоминать! Даже мне - смертнице! Ведь и в самом деле, не много времени прошло с тех пор, как мои кузины умерли, а теперь настал мой черед!
– дрожь пробежала по ее телу.
– Если прав этот отвратительный, мерзкий тип, пытавшийся снасильничать, то меня ждет погребение без православного обряда. Тело проглотит земля, и не останется никакого следа от моего пребывания на земле. Вроде, как и не жила… Мечты стать знаменитой поэтессой умрут вместе со мной. Мое единственное опубликованное стихотворение в бульварной газете «Курьезе», лишь ненадолго переживет меня и, в конце концов, послужит какой-нибудь служанке для растопки печи.
Я упокоюсь на Лысой горе, по преданиям служащую прибежищем ведьм и местом черного шабаша. Почему я грозилась стать ведьмой и приходить по ночам пить кровь у этого непотребного человека и у его семьи? Что надоумило меня на это? Вряд ли, что только желание напугать этого негодяя.
– она провела дрожащей рукой по побледневшему лицу.
– Неужели возможна подобная метаморфоза со мной, с моей душой? Если это так, то это наказание будет пострашнее смерти».
Послышался скрежет открываемой двери. Сердце Аники оборвалось в бездну, ноги стали ватными.
– Неужели пришли за мной, так скоро?! Господи, как я хочу жить!
– она зашептала слова молитвы.
Искривленное страхом, бледное лицо надзирателя.
– Барышня! К вам господин Брюквин, следователь, - шепотом: - Не погубите, барышня. Христа ради, не из-за себя, а ради своих малолетних
«Дрожащий от ужаса студенистый кусок мирской плоти, недавно провозглашавший себя моим господином!
– с омерзением подумала она.
– Неужели я так же буду трястись в свой последний час?! Господи, дай мне силы!»
С приходом господина Брюквина камеру, перебивая тюремный, наполнил запах несвежего белья и гнили. Надзиратель поспешно покинул камеру.
– Так-с, барышня, готовитесь к дальнейшему путешествию!?
– насмешливо проговорил Брюквин.
– Похвально, на лице ни слезинки, ни кровинки. Нервишки у вас… просто чудо. Ах да, я забыл на мгновение, с кем имею дело, ведь это было непросто - своих родных, благоде…
– Что вам нужно?
– резко перебила Аника.
– Следствие закончено, решение суда, с вашей помощью, вынесено, меня ожидает виселица через несколько часов. Пришли упиваться триумфом? Здесь нет благодарных зрителей, мое мнение о вас вы знаете. А может, - ну, это просто невозможно, - у вас проснулась совесть, и вы пришли, чтобы раскаяться в фальсификации доказательств моей вины? Тогда, господин Брюквин, соизвольте подождать, а я попрошу вызвать моего адвоката, - не удержалась она от иронии.
– Шутить изволите, барышня, - глазки его весело поблескивали за стеклышками очков.
Своим обликом он напоминал крысу, хорошо отобедавшую в амбаре.
– Да-с, редкое самообладание у вас. Юмор с веревкой на шее - это юмор висельников. Ха-ха. Какой каламбур!
Нет, я к вам по неотложному делу. От результатов нашего разговора зависит ваша жизнь, или, может, вы ею теперь совсем не дорожите, милая барышня? По крайней мере, у вас появился шанс отсрочить казнь, а может даже отделаться лишь каторгой!
– он победоносно посмотрел на маленькую арестантку, проверяя, какое впечатление на нее произвели его слова.
– Для начала небольшой с ю р п р и з! Вы знаете, оказывается, существует очень тесная связь нашего мира с потусторонним, и, бывает, мертвые возвращаются в наш мир из загробного живыми. Да-с, представьте себе - живыми! Особенно те, кому не дают покоя лавры Данте с его похождениями в аду. Да-с! Ну, не буду вас больше томить, оказывается ваш друг, господин Шиповский, Михаил Александрович - живой, живехонький!
– всем своим видом следователь выражал восторг.
– Как, Миша - живой? Неужели его спасли? Где он?!
– Аника без сил опустилось на табурет. У нее радостно забилось сердце - произошло чудо! Видно ее молитвы, произносимые денно и нощно, дошли до Бога!
– Ах, барышня-барышня. Это не чудесное воскрешение, ни, тем более, спасение на водах! Все гораздо проще - господин Шиповский, ваш Миша - инсценировал самоубийство!
Свои вещички бросил на берегу Днепра, а сам дал деру!
– Брюквин укоризненно покачал головой, и Анике показалось, что он перевоплотился в фарфорового китайского мандарина с маминого комода.
– Я имею достаточно доказательств того, что он жив и скрывается. Ваш Миша, выставил вас единственным виновником драмы семьи Мозенз, подвел вас под виселицу, навлек на вас позор, способствовал смерти матери, а сам скрылся, как трус! Довольно неплохо проводит время - карты, вино, девочки… Ведь, согласитесь, - это не благородно с его стороны, барышня?!
– следователь излучал океан сочувствия, и от этого ей захотелось в пустыню.- Конечно, я могу подать на него в розыск, и его, рано или поздно, сыщут. Он не иголка в стоге сена. Беда в том, что мне это н е в ы г о д н о!
– следователь снял очки и протер стекла грязным платком.
– Да-с. Невыгодно! Надо объявить розыск, опять открыть уже закрытое дело, Вы же понимаете, как на это посмотрит начальство, ведь у меня сроки на ведение дел, тем более, вновь придется копаться в грязи, выискивать доказательства, а их против него - нет! Просто домыслы, предположения… Хлопотно будет все начинать сначала, ой как хлопотно!
– он сделал многозначительную паузу.
– Но я вам симпатизирую! Вы мне не верите, вижу по вашим глазам, - не верите! Однако я вам, правда, очень симпатизирую и даже переживаю! Не смейтесь, даже ночами не сплю. Да-с.