Я буду здесь, на солнце и в тени
Шрифт:
На стене напротив висел старый надорванный плакат, прославлявший швейцарские ракеты, которые скоро будут построены; их конусы выглядывали из Редута и должны были положить немедленный конец войне: одной угрозы ракетного обстрела Гамбурга, Лондона и Копенгагена было достаточно. Пока я разглядывал картинку, меня посетило крайне неприятное, какое-то скребущее чувство, что за мной наблюдают. Мне показалось, будто я боковым зрением уловил в окне тень, метнувшуюся прочь, едва я ее заметил.
Я направился по следам трех пар сапог в лес. Низко свисавшие лапы деревьев были покрыты инеем; едва я отодвинул одну из них в сторону, раздался серебристый звон, ледяные частички разлетелись и покрыли мое пальто тонким слоем пудры. Подлесок был словно опутан нитями тонкой морозной пряжи. Пока я осторожно прокладывал себе дорогу в лес, мне показалось, будто вдалеке послышалось жужжание, затем потрескивание, а потом — электрический шум. Небо над верхушками деревьев было теперь
Слегка прислонясь к стволу, на меня смотрел один из моих аппенцелльских красногвардейцев. Из одежды на нем были только брюки и сапоги, его торс посинел и покрылся ледяной пылью. Я опустил дуло «маннлихера» и обошел дерево с правой стороны. Птицы. Он был привязан к стволу куском стальной проволоки чуть повыше бедер. Левое ухо у него отсутствовало, в этом месте убийца приставил оружие и нажал на курок, пуля вошла через слуховой канал и вышла в верхней части затылка.
Дорожка в снегу вела на противоположный край поляны, как если бы туда кого-то тащили волоком. Там, на опушке леса, лицом в снегу, лежал второй аппенцелльский красногвардеец. Ему дважды выстрелили в спину примерно с того места, где я сейчас стоял, его левая рука распласталась в направлении леса. Он пытался убежать, пока его товарища привязывали к дереву и казнили, но далеко убежать не успел. Мои глаза закрыты. Я здесь совсем ненадолго.
В подлеске что-то хрустнуло, мне снова показалось, будто промелькнула и спряталась тень. Осторожно ступая назад, в свои же следы на снегу, я вскоре снова оказался у лачуги. Почему Бражинский убил обоих красногвардейцев? Он подкараулил их в хижине, затем под каким-то предлогом завлек в лес, убил и забрал с собой лошадей; три дорожки следов вели от домика на юг. Может быть, между ними была какая-то договоренность? Почему я думал об этом? Случайность, казалось, была исключена. Но то, что я видел, и то, что произошло — почему-то не сходилось в моем восприятии. Я ударил лошадь правой рукой в бок и провел ладонью по ноздрям, потом открыл один из мешков и съел сухой ньямы. Благодаря механическому пережевыванию и проглатыванию тягучего соленого мяса я смог вновь обрести спокойствие. Было тихо.
Со стороны леса ко мне приближался маленький черноволосый человек, почти карлик. Он слегка хромал и был одет в нечто напоминавшее униформу, поверх которой на нем было наброшено темное пальтецо. Я направил на него револьвер.
— Стоять!
— Вы курите? У вас не найдется закурить? Или немного сыра, всего лишь малюсенький кусочек!
— Оставайтесь на месте!
Маленький человек подошел ближе.
— Ни шагу больше, предупреждаю вас!
— Я очень голоден, господин! — Он сделал еще один шаг вперед и просяще протянул руку ладонью вверх, при этом скривил рот в отвратительной улыбке. Он заточил себе резцы напильником до треугольной формы. — Всего лишь кусочек сыра…
— Оставайтесь на месте!
Я нажал на курок, и между нами взметнулся фонтан снега. Металлический звон выстрела гулко пронзил зимний воздух. Сначала был фонтан, а затем звук. Горы и птицы. У меня безумно закружилась голова, револьвер выпал из рук, я ничего больше не видел, только снег, а потом вдруг ко мне жестко припечаталась земля. Я не мог пошевелиться. Лошадь заржала. Маленький человек подошел ближе и потрогал мой лоб, он что-то сказал, что прозвучало как fasern; [21] я видел его рот и острые зубы, потом все стало белым, а потом темным. Он сказал Фавр.
21
Fasern (нем.) — волочиться, маяться бездельем, бесцельно проводить время.
VI
Отец шел впереди, на нем были белые брюки, его мощный худой черный торс был обнажен, стоял сентябрь. Я следовал за ним по течению реки Шире, сквозь впечатляющее своими размерами облако белых бабочек. Одна из них уселась мне на веко, она влюбилась в движения ресниц, взмахивая крыльями одновременно с тем, как моргали мои веки. Сквозь темно-коричневую радужную оболочку я видел вдалеке отца, он не оборачивался, не махал мне рукой, кажется, он поймал и нес рыбу, перекинув ее через плечо. Он нес мешок с камнями и пращу, а я шел за ним на некотором расстоянии, равном повороту русла реки.
Его великолепные черные волосы поседели после гибели моих братьев: во время маневров в темное время суток их отделили от товарищей, они заблудились на другой стороне, попали в зону разрушений, на ничейную территорию, босые, они оказались в ипритовых полях буров. Они были простыми солдатами, их винтовки даже не были заряжены, никто не отправился на их поиски; мне же было суждено однажды стать офицером.
По ночам в мерцающем
Старый целитель сидел неподалеку от водопада Капичира с посохом знания в руках, выцветшим от многих лет трения, в то время как густой, сырой туман Чиперони, распространяя влажность, полз через высокогорье к береговой линии Шире, проливаясь здесь на землю мягким дождем. Как он любил прогуляться ранним утром вдоль берега реки, когда птицы выводили свои трели в верхушках пальм! Он давил пальцами ног прибрежный ил, как это делал еще ребенком, целую вечность назад.
И вот теперь он хотел отдохнуть, потому что видел Пришествие; его редкие седые волосы впитывали влагу Чиперони подобно шерсти, и он ждал людей с желтыми волосами. Он мог ждать неделю, месяц, два, без разницы. В своих сновидениях он видел, как швейцарская канонерка отправляла ко дну идущий под английским флагом военный корабль, а морские пехотинцы занимали гавань Сфинкса. Он смотрел в широко распахнутые глаза умирающих англичан, опускавшихся к лианам на дно большого озера, он слушал, как с хрустом разламывается на песчаной почве военный корабль, и он видел — потому что там, за сотню верст, не было дождя — он видел, как солнце за считанные секунды исчезает за горизонтом, и небо над озером внезапно превращается в миллион распустившихся соцветий гиацинта, нет, в расплавленное золото.
Внизу, в гавани Сфинкса, духовые исполняли гимн Швейцарии. На пристани стоял матрос в белой униформе и держал, направив вверх и дуя в нее, трубу и — так слышалось старому целителю — абсурдным образом то был один в один английский гимн. Величественный «дом-дом-ди-дом» звучал над примыкающей площадью, в лучах последнего вечернего света раненых пленных укладывали на носилки и перевязывали чистыми белыми бинтами. На маленьком таможенном пункте тушили огонь, но, в конце концов, он перекинулся на складские ангары. Умершие на суше англичане — всего двое — были наспех погребены на небольшом солдатском кладбище, и аскари [22] оставили деревянные ворота открытыми, как того требовала традиция, чтобы души могли выходить наружу. Порыв ветра кружил над озером, покрывая рябью поверхность воды, и запутывался в скрипучих пальмах, пока, наконец, все не погрузилось в темноту.
22
Аскари (араб.) — солдаты.
Швейцарские войска одерживали одну победу за другой. На юге и в Мозамбике они противостояли в позиционной войне бурам, на севере их влияние простиралось до границ Эфиопской империи. А там, где войны уже не было, они строили школы, университеты и больницы. В Восточной Африке прокладывались дороги и железнодорожные пути общей протяженностью в тысячи верст, прибывали рабочие и инженеры, ученые и солдаты, все больше и больше солдат. Их пришествие было мучением для одних и благодатью для других. Велась торговля с хиндустанцами, поселившимися вдоль побережья сотни лет тому назад, устанавливались новые границы и сносились церкви, организовывались экспедиции вниз по Замбези, вверх по Нилу и на восток до самого Конго, возводились укрепленные порты, останавливалось течение рек, гнали декадентских англичан, холерных немцев и вонючих миссионеров, печатали новые деньги и новые почтовые марки, одолевали чуму у крупного рогатого скота и истребляли муху цеце, разводили гигантские стада водяных буйволов на берегах озер, куда выпускали новые виды рыб, выкорчевывали дикие леса, а на их месте с маниакальной эффективностью выращивалось пропитание, так что еды для всех было более чем достаточно. И когда цивилизаторской сетью была охвачена вся Восточная Африка, когда в жилищах засиял свет электрических лампочек, а города на побережье освещали кораблям дорогу в порты, когда поезда стали доставлять урожай на юг и медицинское оборудование на север, когда, наконец, воцарилось доселе никем здесь не виданное равенство, швейцарцы начали строительство военных академий, чтобы делать из африканцев солдат и, в конце концов, выиграть справедливую войну, бушевавшую на родине. Все это видел старый целитель и, улыбаясь, лепил из береговой глины Шире шарики величиной со свой кулак, которые могли парить в воздухе, и с помощью песнопения, длившегося всего несколько мгновений в истории этого мира, а также своего посоха приближал пришествие нового человеческого рода.