Я был агентом Сталина
Шрифт:
Роль Компартии США, как таковой, никогда не была серьезной, и на нее Москва смотрела с величайшим презрением. За все долгие годы своей деятельности, вплоть до 1935 года, она не добилась никаких успехов. Профсоюзное движение не отзывалось на ее лозунги, а основная масса американцев вряд ли подозревала о ее существовании. Но даже в те годы американская партия была для нас важна прежде всего тем, что она более чем какая-либо другая компартия была связана с нашим ОГПУ и разведслужбой. Когда началась модернизация Красной Армии, члены Компартии США служили в качестве наших агентов на авиастроительных, автомобильных и военных заводах.
Несколько лет назад, будучи в Москве, я сказал руководителю нашей военной разведки в США, что, по моему мнению,
— Что тут плохого? Им хорошо платят за это. Революции им никогда не совершить. Так пусть хоть отрабатывают свои деньги.
Призвав под знамя демократии тысячи новобранцев, шпионская сеть компартии на службе ОГПУ выросла до небывалых размеров и проникла в недоступные дотоле сферы. Тщательно скрывая свою принадлежность к партии, коммунисты заняли сотни ключевых должностей. Москва получила возможность влиять на должностные лица, которым не пришло бы в голову близко подойти к агенту ОГПУ или Коминтерна.
Более впечатляющим, пожалуй, чем его успехи в шпионаже и в политике оказания давления, было проникновение Коминтерна в профсоюзное движение, издательства и газеты при помощи такого маневра, как замена коминтерновского лозунга антигитлеровским.
Коминтерновцы всегда считали компартии всего мира и их руководство в Москве образцом преданности. Такие видные деятели, как член Комиссии по военным делам германского рейхстага Киппенбергер, член британской палаты общин Галлахер, член Комиссии по иностранным делам Габриель Пери, заявляли только о своей приверженности Коминтерну. Когда же Коминтерн превратился в инструмент личной власти Сталина, они свою приверженность перенесли на Сталина.
Эпоху Народного фронта завершил оглушительный взрыв, случившийся 23 августа 1939 года. Занавес, прикрывающий фарс Народного фронта, упал в тот момент, когда Молотов в присутствии улыбающегося Сталина поставил свою подпись вслед за нацистским министром иностранных дел фон Риббентропом под пактом Берлин — Москва. Сталин предоставил Гитлеру «карт бланш», и через десять дней мир был охвачен войной. В Берлин была послана советская военная миссия для выработки деталей широкого сотрудничества между двумя самыми авторитарными и всеобъемлющими тираническими диктатурами во всем мире.
Для Сталина коалиция между этими двумя диктатурами была вершиной, к которой он стремился многие годы. Безнадежно увязнув в последствиях своих экономических и политических просчетов, ему оставалось только надеяться на сотрудничество с Гитлером, чтобы остаться у власти.
Отношение Сталина к Коммунистическому Интернационалу и его зарубежным функционерам всегда было циничным. Еще в 1927 году на заседании Политбюро он сказал:
— Кто такие эти люди из Коминтерна? Это — нахлебники, живущие за наш счет. И через девяносто лет они не смогут сделать ни одной революции.
Излюбленное словечко, которое Сталин применял к Коминтерну, было «лавочка». Однако он старательно оберегал свою «лавочку», ибо она хорошо служила как целям его внутренней политики, так и его внешнеполитическим маневрам. После ОГПУ это было его самое нужное личное оружие.
Хотя Сталин нанес Коминтерну смертельный удар, заключив пакт с Гитлером, он сделает все, чтобы сохранить костяк партийных машин в демократических странах. Они будут продолжать до конца играть роль креатуры его тоталитарного деспотизма.
Возникли, однако, новые обстоятельства: 23 августа 1939 года всему миру стало ясно, что тот, кто служит Сталину, служит и Гитлеру.
III. Рука Сталина в Испании
Обстоятельства советской интервенции в Испании остаются тайной в истории испанской гражданской войны. Мир знает, что советская интервенция имела место, но больше об этом ему ничего не известно. Не известно, почему Сталин предпринял интервенцию, каким образом он проводил там свои операции, кто были люди, тайно действовавшие для него, как он хотел выйти из этой истории и как она в действительности закончилась.
Я остался единственным выжившим за границей прямым участником организации советской интервенции в Испании и лишь я в состоянии теперь свободно описать весь драматический ход этих событий. В качестве главы советских служб военной разведки в Западной Европе я был в курсе всех закулисных обстоятельств каждого шага Кремля в испанских делах. Еще до этого я занимал посты, позволявшие мне следить вблизи за сталинской внешней политикой, органической частью которой стала испанская авантюра.
С момента прихода Гитлера к власти в 1933 году сталинская внешняя политика носила лихорадочный характер. Сталина преследовал страх изоляции. Его попытки договориться с Гитлером встречали то поощрение, то отпор. В моменты безнадежности, когда успеха не ожидалось, он готов был возобновить старый царский пакт с Францией, но это ему не удавалось. Попытки договориться с Англией оказывались еще менее успешными. В 1935 году Энтони Иден и премьер Лаваль нанесли официальные визиты в Москву, а народный комиссар иностранных дел Литвинов посетил Вашингтон, добился признания и затем играл первую роль в Женеве. Он приобрел там мировую популярность, но ничего сверх популярности он добиться не смог. Лондон не давал определенных обязательств. Договор с Францией не был надежной опорой. В этой обстановке, после начала путча Франко, Сталин обратил взоры на Испанию. Он торопился медленно, как поступал всегда. Были у него и период выжидания, и период осторожных проб. Ему надо было прежде всего убедиться в том, что Франко не ждала быстрая и легкая победа. Когда он убедился в этом, он предпринял интервенцию в Испании.
Замысел его состоял в том, чтобы втянуть Испанию в сферу интересов Кремля, об этом знали все мы, кто им служил. Кое-кто за рубежом полагал, что действия Сталина в этой стране были продиктованы заботами о мировой революции. Это совершенно неверно. Задачи мировой революции уже давно перестали реально занимать Сталина. Перед ним стояли исключительно задачи внешней политики Советской России.
Три страны приняли прямое участие в гражданской войне в Испании — Германия, Италия и Советский Союз. Участие первых двух было явным, обе они официально признавали действия своих экспедиционных сил в Испании, не скрывали, а скорее преувеличивали свои военные успехи. Но Сталин, в отличие от Муссолини, играл в Испании в закрытую. Вместо того чтобы хвастаться своим вмешательством, он осторожно преуменьшал всякий шум о нем и поначалу вовсе скрывал все, что этого касалось. Советское вмешательство могло бы стать в определенные моменты решающим, если бы Сталин рискнул действовать на стороне законного правительства, как Муссолини рисковал действовать на стороне Франко. Но Сталин не хотел ничем рисковать. Прежде чем начинать что-либо, он постарался убедиться, что в Испанском банке хранится достаточно золота, чтобы с лихвой окупить стоимость любого советского вооружения. Он старался все время действовать так, чтобы не втянуть советскую сторону в большую войну. Свою интервенцию он готов был проводить только под девизом: «Не переступать за линию досягаемости артиллерийского огня!» Это оставалось главным нашим девизом на весь период событий в Испании.
19 июля 1936 года, в день начала мятежа Франко, я находился в моем офисе в Гааге, в Голландии, где проживал с женой и ребенком под видом антиквара из Австрии. Такое положение позволяло мне иметь легальную резиденцию, получать денежные переводы, которые мне направляли из-за границы, и часто переезжать из одной страны Европы в другую.
До этого времени я отдавал все мои силы нашей сети секретной службы в нацистской Германии. Усилия Сталина прийти к соглашению с Гитлером долгое время не приносили успеха, и Кремль был крайне озабочен германо-японским пактом, заключение которого обсуждалось тогда в Берлине. Я тщательно следил за ходом этих переговоров.