Я был Цицероном
Шрифт:
— Эльяс! — услышал я. Это был голос леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
Я словно прирос к полу и озадаченно смотрел на женщину, чья бдительность пугала меня больше, чем хмурый взгляд ее мужа.
— Что там с этой девушкой, вашей родственницей? Нашли вы ей работу?
— Еще нет, мадам, — выдавил я из себя. — Я думал, что, возможно, она будет работать здесь, потому…
— Я же сказала вам, что она может остановиться здесь только временно.
— Конечно, мадам. Я немедленно все сделаю. — Сколько прошло времени?! — Мадам, я не осмелюсь… Эзра уйдет из посольства сегодня же. Вы можете спокойно
А что, если Эзра уже поставила пробку на место?
— Скажите Мустафе, чтобы он принес еще одну чашку чая.
— Я сейчас же скажу ему, мадам.
Я повернулся, будто бы собираясь идти на кухню. Ее голос остановил меня.
— Эзра может не уходить сегодня, — сказала она более мягким голосом. — Но она не может жить здесь бесконечно.
Она кивнула мне и надменной, величавой поступью направилась в свою комнату., Я пристально смотрел на нее.
— Я вам многим обязан, мадам, — пробормотал я и вошел в комнату, где стоял сейф. Мне и в голову не пришло, что было бы разумнее сначала узнать, ввернула ли Эзра пробку на место. Но мне хотелось поскорее избавиться от документов.
Я открыл сейф, положил бумаги в ящик и снова закрыл его. Сигнальная система молчала. Я пошел на кухню.
— Чай для леди! — крикнул я. Мустафа вытаращил на меня глаза:
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Ты должен отнести ей чай!
Не имея сил контролировать себя, я ушел, сильно хлопнув дверью.
На лице Эзры появилось беспомощное, виноватое выражение.,
— Пробка разбилась, когда я пыталась поставить ее на место, — прошептала она.
Итак, нашелся человек, на котором я мог сорвать зло. Вероятно, я был всем обязан тому, что пробка разбилась, но это не успокоило меня.
— Возьми новую пробку! — закричал я.
— Я не виновата, — заикаясь, проговорила она.
— Ты мне больше не нужна! — крикнул я ей. — Ты и минуты не можешь оставаться в посольстве.
Ноги у меня подкашивались.
Эзра опустила голову и поэтому не заметила, в какую я впал панику.
В этот раз мы встретились с Мойзишем по его просьбе не в машине, а в его кабинете, приняв те же меры предосторожности, что и во время первого визита. Я опять пролез через отверстие в заборе за сараем с инвентарем.
Меня принял господин Енке.
— Мойзиш придет через несколько минут, — сказал он и улыбнулся. В его глазах я прочитал похвалу.
— Если немцы не примут соответствующих мер, Турция вступит в войну, — сказал я ему и рассказал содержание последних документов.
— В таком случае, мы немедленно сделаем представление турецкому правительству, — проговорил он.
Вскоре появился Мойзиш, и я передал ему пленку. Фон Папен позже писал в своих мемуарах: «Информация Цицерона была весьма ценной по двум причинам. Резюме решений, принятых на Тегеранской конференции, были направлены английскому послу. Это раскрыло намерения союзников, касающиеся политического статута Германии после ее поражения, и показало нам, каковы были разногласия между ними. Но еще большая важность его информации состояла прежде всего в том, что он предоставил в наше распоряжение точные сведения об оперативных планах противника».
Эти сведения они получили. Но смогут ли
Я чувствовал себя защитником интересов Турции, хотя и непрошеным.
— Я выступаю от имени моей страны, — высокопарно сказал я как-то Эзре и тут же хвастливо добавил: — правда, за мою работу мне платят огромные суммы, но из кармана иностранного государства. Я истощаю не турецкую казну.
Эзра слушала меня с благоговением. В ее глазах я был великим человеком.
Я купил ей одежду в знак благодарности за то, что сигнальный звонок не зазвенел. Она сочла этот подарок великодушным жестом героя, который, по ее мнению, мел все основания сердиться на нее и даже быть грубым с ней. Эзра не могла больше оставаться в посольстве, и я сказал ей, что она будет теперь жить на «вилле Цицерона».
— О, я так рада! — воскликнула она.
— Почему?
— Боялась, что вы отошлете меня обратно, к родителям.
— Я должен был бы сделать это, — сказал я сурово. — Возможно, начнется война.
— Я хочу остаться с вами, — тихо проговорила она и опустила глаза.
Я сделал вид, что не расслышал ее последних слов.
— К пятнадцатому февраля все прояснится.
— Неужели нельзя сделать так, чтобы ее не было? — спросила Эзра с детской наивностью.
— Возможно, я уже предотвратил ее, — сказал я самодовольно, — но еще не уверен в этом.
Эзра смотрела на меня с благоговением, и я наслаждался этим.
Итак, я был знаком с планами великих людей, в чьих руках находились судьбы целых народов. Мне удалось завладеть секретами, от которых зависело очень многое. В то же время я с любопытством наблюдал, как Мара ссорилась с Эзрой.
— Ты дождешься, что я уеду с миссис Баск в Лондон, — заявила она.
Но это не тронуло меня. Я уже не боялся, что Мара предаст меня: она была слишком слаба. Уже в течение длительного времени она отступала и веда лишь сдерживающие действия.
Я привез Эзру к себе домой. Мы приехали на такси с чемоданом и ящиком с платьями, которые я купил ей в самом модном магазине.
— Как ты осмелился! — воскликнула Мара.
Я рассмеялся, и это окончательно освободило меня от страха, который охватил все мое существо при встрече с леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
— Уж не думаешь ли ты, что она моя любовница?…Дни шли. Я был внимательным камердинером посла
и в то же время ежедневно фотографировал его секретные документы. Жена посла была настроена ко мне дружелюбно: я аккуратно выполнял все ее желания. Вопрос о вступлении Турции в войну все еще не был решен.
— Она твоя любовница? — как-то спросила меня Мара.
— Не твое дело.
— Миссис Баск опять просила меня поехать с ней в Лондон. Что ты мне посоветуешь?
— Что ж, Лондон — прекрасный город.
Вопрос о вступлении Турции в войну был решен первым. Фон Папен сделал представление турецкому правительству. Сведения о секретных соглашениях, которые он получил от меня и которые столь сильно удивили анкарское правительство, дали туркам возможность избежать войны. Турецкий министр иностранных дел дал английскому послу отрицательный ответ. Я сфотографировал его. Папен писал: