Я был на этой войне
Шрифт:
— Удивительно, как тебе удается сохранять чувство юмора?
— Все просто, у турок есть чудесное выражение «кысмет», что означает «судьба», вот и я придерживаюсь этого. Судьба есть, и от судьбы, как ты ни вертись, а никуда не денешься. Если тебе на роду написано, что проживешь столько-то и умрешь во столько-то от взрыва гранаты, то, как ты ни крутись, какой бы ни был крутой, какая бы вокруг тебя ни была бы охрана, все равно развесит твои кишки с помощью гранаты. Ну и естественно, что и все остальное так же получается.
— И ты в самом деле веришь, что так оно и есть?
— Да, Женя, верю. А ты разве не встречал в своей жизни, практике таких случаев, когда, например, пациент по всем твоим канонам должен быть мертвым, а он вопреки всем твоим стараниям живет? И как бы ты ни отрицал все законы, но по законам бытия он живет. Было, Женя? Только не надо утверждать, что организм его оказался на чудо силен, и прочую чепуху. Согласись, что есть нечто необъяснимое во многих медицинских случаях.
— Согласен, и особенно много таких случаев проявляется именно здесь, скажем так, в экстремальных ситуациях.
— И много же случаев, когда вокруг гибнут, а он один как заговоренный идет, и ничто его не берет.
— Был у меня такой случай. Помнишь, взвод из первого батальона заблудился, оторвался от наших и попал прямиком в засаду?
— Помню, что не помнить. Их в упор расстреляли.
— Было трое выживших. Двое раненых, а на одном ни царапины, все тогда думали, что он прятался за спинами других. И по горячке чуть не пришибли. Но раненые подтвердили, что спаслись только благодаря ему, это он вытащил подожженную БМП из-под огня, а когда убедился, что остальные погибли, закинул туда раненых и вывез. Так что ты во многом прав. А сам ты не боишься смерти?
— Боюсь, Женя, боюсь. Просто, я, наверное, готов к ней, что ли. Но больше, чем смерти, я боюсь, что стану инвалидом. Обещай, Женя, что если я попаду к тебе на стол без какой-нибудь конечности или еще с чем-нибудь, что сделает меня инвалидом — дай мне шанс уйти из жизни спокойно. Сам, я понимаю, ты не пойдешь на это, но мне самому дай такой шанс.
— Во-первых, по-моему, Слава, у тебя психологический срыв, и у тебя просто шоковое состояние. Я слышал, что было у вас на «Северном» и как ты отказался стрелять в своих. Первым отказался, и что благодаря твоему знакомому коменданту аэропорта наши бывшие союзники также коллегиально приняли решение не расстреливать вас. Так что или напейся, или приди ко мне, я дам тебе таблеток. Кстати, мы сейчас и наберем их. Только не переусердствуй. А насчет смерти, то каждый волен поступать со своей жизнью так, как сочтет нужным. Нет безвыходных ситуаций, всегда есть выбор и выход. Может, этот вариант нас не устраивает, но он всегда есть. Проблемы создают люди, и только люди способны их разрешить.
— Ни хрена, Женя, ты не понял, — я устало махнул на него рукой, — не нервная я институтка, и никакого срыва у меня нет. Тем мужикам на передовой гораздо тяжелее. Я боюсь будущего инвалида. Я уважаю мужиков, которые, подобно Маресьеву, борются за жизнь, несмотря на все козни и препятствия, но не смогу я. Лучше на гранату без чеки пузом, чем жить инвалидом. Ладно, еще накаркаем, тьфу, тьфу, тьфу!
— Глянь, Слава, саперы машут, видимо, уже готово. Пошли, а наш моральный диспут продолжим за партией в карты или бутылкой хорошего коньяку.
— Годится, но все равно — ты так и не дал, подлец, мне обещания. Запомни мою просьбу. Ладно?
— Ладно-ладно, только отвяжись. Любую просьбу я могу выслушать, но совсем не обязан ее выполнять. Ты понял?
— Понял. Ладно, пошли.
— Что-нибудь нашли? — спросил я у саперов, подойдя поближе.
— Ерунда, товарищ капитан. «Лимонка» была привязана за проволоку к двери, и все, больше ничего, — отрапортовали довольные, что так мало работы, саперы.
— Идите, внимательно осмотрите всю территорию складов, а как закончите — приходите, поможете грузить ящики.
Как только бойцы услышали, что им предстоит погрузка ящиков, то их как ветром сдуло, найдешь дурака, и на войне тоже, желающего таскать тяжелые ящики. Пусть даже и во благо большого общего дела.
Я огляделся. Республиканские аптечные склады представляли собой комплекс больших хранилищ, типа ангаров, и два административных одноэтажных здания. Я обратился к медикам:
— Ну, что, господа эскулапы, с чего начнем? Зданий — как грязи. Предлагаю рассыпаться на мелкие группы, а вы смотрите, что брать надо, и вытаскиваем во двор, а затем потащим в машины. Вопросы? Возражения? В письменном виде, пожалуйста, и в трех экземплярах.
Раздались смешки, и мы разошлись по территории складов.
— Женя, — я обратился к Иванову, — ты хоть сам-то знаешь, что хочешь найти?
— Знаю, — он раскрыл листок с объемистым списком, я заглянул, но в основном там было написано по-латыни, — не смотри, ничего не поймешь.
— А сам-то разберешь, почерк вроде не твой?
— Разберусь. Надо смотреть транквилизаторы, противошоковые препараты, для нейростимуляции, противоожоговые, для облегчения дыхания, кардио- и другие.
Мы подошли к воротам ближайшего ангара. Ворота были закрыты. Я кивнул бойцу:
— Давай! Только смотри, чтобы рикошетом никого не задело.
Все отошли за спину бойца, и тот из автомата короткой очередью разнес обычный амбарный замок, а затем и ригель врезного замка. Прошли внутрь полутемного ангара. Вдаль уходили длинные ряды стеллажей с коробками.
— Смотри, доктор, чем ты нас потом будешь спасать. Только бы срок годности не вышел.
— Светите только так, чтобы было видно, а то темно, как у негра в заднице.
— Везде ты, Женя, побывал, все ты знаешь, все ты видел, — с сарказмом я «подковырнул» доктора. Все вокруг одобрительно заржали.
— Женя, а там действительно темно? — спросил кто-то из темноты. И снова раздался дружный хохот.
— Как только первого поймаю, то вас, сволочей, по очереди засуну, а потом расскажете, как у него с освещением, — беззлобно огрызнулся доктор.
— А если мы негритяночку сцапаем, то мы сами проведем ее комплексное обследование.
— Нет, лучше какую-нибудь мулаточку, они посимпатичней.
— И кореянки, говорят, тоже очень даже ничего.
— Да и баба рязанская сейчас тоже не помешает.