Я был на этой войне
Шрифт:
— Нет, мужики, бабы в Европе страшные, лучше наших сибирячек никого нет.
Так неспешно, весело рассуждая о неграх и женщинах, мы медленно продвигались вдоль рядов с медикаментами.
— Помогите залезть, — Женя полез на стеллаж, его подсадили, наверху он раскрыл коробку и, подсвечивая себе фонариком, начал рыться в коробочках. — Принимайте, только аккуратно, здесь ампулы.
— Нашел что-то?
— Да, церебролизин.
— А это что за болячка такая, что язык сломаешь?
— Не болячка, болван, а лекарство, при сотрясении мозга помогает, при контузии.
— Это молодым солдатам необходимо при контузии, а у нас, офицеров, мозгов уже нет — кость одна, — у меня лирическое настроение. После встряски на «Северном» и предшествовавшего ей совещания особенно не хотелось думать о предстоящих событиях, просто хотелось немного расслабиться.
— На выпускном курсе в военном училище был у нас в роте один забавный случай, — продолжал я. — Жили мы на последнем курсе в общежитии. Естественно, что порядки уже были послабже, чем на первом. И вот где-то в апреле подъем, в туалет, и нас сержанты начинают выгонять на зарядку. На улице холодно. Обычно мы редко ходили на нее, но тут, я уже не помню почему, но стали нас выгонять на холод. На зарядку. Может, комиссия приехала, а может, еще какая причина приключилась, не помню, хоть убей. И вот один курсант, по фамилии Попов, забил на эту зарядку. Не пойду, мол, и все, хоть режьте. Командира отделения это, естественно, задело за живое, он и разворачивает Попова и кричит, чтобы тот шел. Попов посылает его далеко-далеко. Командир отделения, как отдавший приказ, как записано в Уставе, должен добиться его выполнения всеми доступными ему средствами, и бьет Попова по лицу. А Попов шел из туалета и в руках нес графин, полный воды. Если помните, были в армии такие большие графины, граненые, из толстенного стекла, и вот Попов бьет своего родного командира отделения по голове, аккурат по темечку. Графин разбивается, у командира отделения кровь, смешанная с водой, течет по всему лицу, заливая глаза. Короче, он падает, мы думаем, что убит. Попов растерялся, бросил горлышко от разбитого графина и деру по коридору. Мы все бросились к командиру отделения, а тот отталкивает нас и как тигр несется вслед за Поповым, догоняет его, сбивает с ног и начинает пинать. Еле оттащили. Думали, что шок у парня, вот и не чувствует боли, а кровь идет, череп-то наверняка расколот. Вызвали медсестру из медчасти, та посмотрела, отвезли в больницу, сделали рентген, обследование. Итог: череп цел, ни трещинки, только кожу рассекло, никакое сотрясение мозга у парня не было обнаружено. А вы говорите, что мозги у нас. Кость! Если бы был штатский — помер бы, курсант младшего курса, может, был бы серьезно ранен, а выпускного — хоть бы хны.
— Да, это точно, у военных череп с первого раза не раскалывается.
— Доктор, ты много черепов видел, какие крепче?
— У десантников. Они постоянно головой то об люк самолета бьются, то приземляются на голову, — ангар опять потряс взрыв смеха, — шучу, конечно, у каждого свой череп, но от службы в армии он, к сожалению, толще не становится, а то представляете какой толщины должны они быть у полковников и генералов?
— Действительно, мужики, представляете, какой череп у Ролина! Прямое попадание из танка выдержит.
— А можно было бы и без каски в атаку ходить.
— Помогите залезть, там еще что-то толковое есть, — Женька опять полез наверх, мы его подсаживали и поддерживали. — О, то, что доктор прописал! Принимайте, только аккуратнее.
Мы приняли небольшую коробку с кардиамином и еще какой-то заразой.
— Для поддержания сердечной деятельности, — пояснил Женька, спрыгивая и отряхивая пыль.
Так он еще раз пять поднимался на стеллажи, брал и спускал нам коробки, затем мы вынесли их во двор, оставили на попечение часовых. Затем посетили еще пару ангаров, по размерам меньше, чем первый. Когда выходили из последнего, то карманы были у всех набиты витаминами, а солдаты тащили большие жестяные банки с ними. Все весело кидали их рот, жевали гематоген, кто-то нашел жевательную резинку для курильщиков и усиленно работал челюстями в надежде бросить курить. Я набрал витаминов, гематогена, пластырей от курения, женьшеневого бальзама, таблеток для Юрки, мятных таблеток и еще какой-то дряни.
У всех было прекрасное настроение. Я посмотрел на часы. По всей видимости, я, может, еще успею на совещание. При воспоминании о совещании я нахмурился, период расслабления закончился, надо возвращаться.
— Поторопитесь! Солнце заходит.
Действительно, начали спускаться сумерки.
— Скорее, берите ящики, не ночевать же здесь.
Со стороны оставленных БМП раздалась беспорядочная стрельба.
— Твою мать! Думал, что хоть эта вылазка пройдет спокойно, давай быстрее! — я пошел вперед, неся небольшую коробочку с лекарствами, которую мне отдал Женя, сказав, что там наркотики.
Для того чтобы все взять, пришлось взорвать небольшую металлическую дверь. Почему раньше до наркотиков никто не добрался, не знаю, но нам, может, просто повезло. Дефицитное лекарство у нас, и чует моя задница, что скоро оно нам ой как пригодится.
Стрельба через некоторое время постепенно стихла. Непонятно. Или водители что-то напутали, или бой завершился не в нашу пользу.
— Вперед!
— Давай!
— Держись, ребята!
— Ну, суки, держитесь!
— Зажарим ублюдков!
— Лишь бы БМП не спалили!
С матами и другими криками и возгласами мы помчались по развалинам школы. Верхние этажи этой школы с тыльной стороны обвалились и своими руинами образовали длинную пологую горку до самой аптечной базы. Спускаться по ней было легко, а вот бежать вверх, постоянно спотыкаясь о обломки кирпича и бетона, — это нелегко. Забавно, но в этот момент пришла в голову строчка из детского стихотворения: «Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота». Срывая дыхание, падая и поднимаясь, обдирая руки, лицо, разбивая ампулы с лекарством, мы поднялись на второй этаж школы и побежали вниз. Так как коробка у меня была самая маленькая, я выбился в лидеры, и мне первому открылась такая картина: возле наших БМП стояли и премило беседовали с нашими водителями незнакомые солдаты, человек примерно пятнадцать. Я остановился и, оставаясь в тени, внимательно осмотрел открывшийся пейзаж.
Вроде все тихо. Поблизости не видно, чтобы кто-то залег или подкрадывался. Полная идиллия. Я восстановил дыхание и сплюнул. Опять желто-зеленая слизь. Надо бросать курить. Подошли остальные. С оружием наперевес стали спускаться. Может, дезертиры, а может, и опять беглые зеки. Посмотрим, разберемся.
Подойдя ближе, увидели, что по всем признакам и параметрам бойцы — наши, такие же, как и мы, «освободители», «участники южного похода». Завидев нашу группу, ко мне подскочил водитель моей БМП и, вскинув руку к шлемофону, начал докладывать:
— Товарищ капитан, за время вашего отсутствия происшествий не произошло, за исключением — приняли группу солдат-соседей за духов и обстреляли…
— «Трехсотые», «двухсотые» есть?
— Нет, мы быстро разобрались.
— Это хорошо, а то если бы вы все лучше стреляли, то перебили бы друг друга.
— Товарищ капитан, командир взвода 125 артполка лейтенант Криков! — подошел и представился мало отличавшийся по возрасту от своих подчиненных лейтенант.
«Криков — Крюков», рифмовалось у меня в голове. Странно, я сегодня вспоминал Крюкова, а тут через несколько часов — Криков. Забавно все это.
— Ты когда училище окончил? — спросил кто-то из-за спины.
— В этом году, — не без гордости ответил лейтенант.
— Понятно, — протянул я, — это счастье, что вы не положили друг друга. Какого черта шарахаетесь по нашей территории?
— Мы за водой для дивизиона ходили, когда шли, вас не было, а стали возвращаться, вот и напоролись. Людей мало, емкости тяжелые, разведку не выставили, все воду несли.
Лейтенант говорил и рассказывал от «мы», будто решение принимал не он, а коллегиально, хотя, скорее всего, так и было. Совсем «зеленый» еще. Было желание отчитать его, но сдержался. Пока сам шишек не набьет на свою упрямую башку, не поймет. Вот только «шишки» здесь могут быть первыми и последними. От этих мыслей я сплюнул. Болван, сам загнется и людей положит. Не удержался: