Я была здесь
Шрифт:
– Где-то километров на пятьсот. От Траки дотуда километров восемьсот-девятьсот, а если отсюда – восемьсот. В любом случае дорога долгая.
Я отдаю сорок баксов за бензин, карту Калифорнии, пару буррито и литр «Доктора Пеппера». Когда я возвращаюсь к машине, Бэн роется там в поисках очков от солнца.
– Как думаешь, к ночи будем в Лафлине? – спрашивает он.
– Едва ли. Мы выехали поздно, так что не раньше полуночи, – я вставляю пистолет в бак.
Бэн выходит и принимается очищать окна скребком.
– Постараемся. Я отоспался. Долго я был в отключке?
– Четыреста
– Значит, к ночи доедем. Я поведу.
Я разжимаю руку, бензин перестает литься.
– Что такое? – спрашивает Бэн и смотрит на карту Калифорнии. – Ты что, передумала?
Я качаю головой. Нет. Не передумала. Это нужно сделать. Довести до конца. Но мы так близко. Ну, не совсем. За пятьсот километров. Может, у меня даже адрес неправильный или неактуальный. По словам Гарри, он много переезжал. Но я впервые подобралась так близко, всего триста километров.
– А тебе когда надо дома быть? – спрашиваю я.
Бэн соскребает мошку со стекла, затем пожимает плечами.
– Мне, кажется, хочется еще кое-куда заехать.
– Еще? Куда?
– В Траки. Это в Калифорнии, рядом с Рино.
– И что там?
Если кто-то и поймет, то это Бэн.
– Отец.
34
В районе десяти мы находимся где-то высоко в горах Сьерра-Невада, застряли в цепи домов на колесах и грузовиков с громадными моторными лодками. Бэн ведет уже шесть часов без передышки. Снова пора заправляться и надо решить, где будем ночевать, но я хочу уже попасть туда.
– Остановиться лучше слишком рано, чем слишком поздно, – говорит Бэн.
– Но мы еще не доехали.
– Траки недалеко от Тахо. Сейчас лето. Все забито. Переночевать лучше в Рино. К тому же отели при казино дешевле.
– А, да, отели. – Вчера об этом думать не пришлось.
Центр Рино кричаще яркий. После района крупных казино с анонсами выступлений таких групп, которые были популярны во времена молодости Триши, город становится мрачным: ветхие мотели с залами дешевых игровых автоматов и завтраком со стейком за 3.99.
Мы выбираем один из таких паршивых мотелей.
– Сколько у вас стоит номер? – интересуется Бэн.
– Шестьдесят долларов. Выезд в одиннадцать, – отвечает мужик с влажными глазами, он напоминает мне мистера Педью.
– Дам восемьдесят за два и уедем к девяти, – хлопнув рукой, я выкладываю двадцатки на стойку. Он смотрит на мою грудь. Бэн хмурится. Мужик сгребает деньги своей паучьей лапкой и бросает нам два ключа.
Бэн достает кошелек и пытается отдать мне деньги, но я отмахиваюсь:
– Я угощаю.
Мы молча возвращаемся к «Джетте», после такой длинной поездки мотор еще щелкает. А завтра проехать надо будет еще больше. Взяв рюкзак, я поворачиваюсь в сторону своего номера, который находится в противоположном конце от его.
– Встречаемся завтра в девять в машине.
– Завтра понедельник, – говорит Бэн, – может, лучше пораньше. Вдруг ему на работу идти. Так целый день потеряем.
Об этом я не подумала. Совсем счет времени потеряла.
– Восемь?
– Семь. Нам дотуда еще полчаса добираться.
– Ладно. В семь.
Мы стоим, смотрим друг на друга. На парковку со скрипом заезжает грузовик.
– Спокойной ночи, Коди, – говорит Бэн.
– Спокойной ночи.
Войдя в номер, я планирую принять ванну, но, увидев, какая она грязная, с кольцом омертвевшей кожи, предпочитаю помокнуть в душе под слабенькой струйкой. Выхожу, вытираюсь тоненьким полотенцем и осматриваюсь.
«Смерть – это последний обряд посвящения, и она может стать самым священным ритуалом. Иногда чтобы придать ему более личный характер, надо делать это анонимно». Такой совет содержался в зашифрованных файлах на ноутбуке Мэг. Брэдфорд это сам написал? Он вполне мог такое сказать. Я смотрю по сторонам. Тут все точно так, как и в мотеле, где Мэг сделала это с собой.
Я представляю себе в подробностях, как она заперла дверь, вывесив табличку «Не беспокоить», положила чаевые для горничной. Пошла в ванную, чтобы смешать химикаты, включила вентилятор, чтобы другие гости не уловили запах.
Я сажусь на кровать. Представляю, как Мэг дожидалась, когда яд подействует. Она сразу легла, или только когда началось покалывание в ногах? Ее рвало? Ей было страшно? Или она испытала облегчение? Был ли момент, когда она поняла, что обратного пути уже нет?
Я ложусь на грубое покрывало, пытаясь представить, какими были последние минуты жизни Мэг. Жжение, покалывание, онемение. Слышу, как меня подталкивает голос Брэдфорда. Мы рождаемся в одиночестве и умираем в одиночестве. Перед глазами плывут черные пятна, я чувствую, что это происходит со мной. По-настоящему.
Я дрожащими руками хватаюсь за телефон. Бэн сразу же берет трубку.
– У тебя все хорошо? – спрашивает он.
И, когда я это слышу, мне становится хорошо. Если не совсем хорошо, то лучше. Паника утихает. Я не Мэг, я не сажусь на последний автобус, не слушаю чей-то анонимный голос. Я жива. И я не одна.
– Ты в порядке? – повторяет он. Его голос настоящий. Надежный. Если надо, он бы оказался рядом.
– Да, – отвечаю я.
Бэн молчит, я пока не вешаю трубку, слушаю, меня утешает его присутствие, звук его дыхания. Так мы сидим какое-то время, пока я не успокаиваюсь настолько, чтобы лечь спать.
35
В семь утра я подхожу к машине, со мной коробка пончиков и два стаканчика кофе.
– Мы что, копы? – спрашивает Бэн.
– Ну, выслеживаем кое-кого.
Он показывает мне листок бумаги.
– Я заправился. И разузнал, как ехать к дому твоего отца.
Отец. Дом отца. Совершенно незнакомое мне понятие. Как будто мы куда-то на луну собираемся.
– Спасибо.
Он протягивает мне листок, я какое-то время стою в нерешительности. Гарри сказал, что за последние десять лет мой отец переезжал шесть раз. Мне от этого стало не по себе, хотя не знаю, чего я испугалась – что я не найду его или что найду.