Шрифт:
София Григорова-Алиева
Я целую тебя в губы
Предисловие
София Григорова-Алиева — современная болгарская писательница; одна из тех, кто стремится возродить болгарскую литературу, снова сделать ее полноценной европейской литературой.
Роман «Я целую тебя в губы» прошел
Жан Дидье Вольфром, современный французский писатель, так отозвался о романе Григоровой-Алиевой: «Это не провинциальная литература, которую лишь снисходительно терпишь; это полноценная Европа, открывающая нам Азию».
София Григорова-Алиева (1948 г.р.) — поэтесса, прозаик, переводчица. Автор стихотворных книг — «Птицы на высокой башне», «Черный поезд»; повестей — «Доедем до Греции», «Ваня — женское имя», «Мое Средиземноморье»; романов — «Я целую тебя в губы», «Казначей», «Средиземноморская девственница», «Консерватория», «Фихтеанец», «Я — трамвай». Произведения писательницы переведены на французский, немецкий и турецкий языки. В болгарской периодической печати публиковались ее переводы современных французских прозаиков, а также рассказы русских писателей «Серебряного века» — А.Ремизова, М.Кузмина, С.Ауслендера. Книги С.Григоровой-Алиевой написаны в свободной манере, не стеснены гнетом идеологии, отличаются занимательностью и тонким психологизмом.
«АЛИ. Мое имя не всегда было Гонсальво.
ДОН ЭНРИКЕ. Да, я знаю. Ваше прежнее имя было не менее прекрасно. Вас называли Добрым Али».
Я все время об этом думаю… И о чем бы я ни думала, я все равно в конце концов начинаю думать об этом… В тот день я, кажется, встретила объяснение… в одной статье… какого-то Николая Мизова… Но это совсем нелепый и очень грубый текст… Политика в этом тексте подается так грубо и прямолинейно… Бессмыслица, конечно, — называть такой текст словом «объяснение». Но все равно… Сейчас я переведу эту цитату… Вот… И боюсь, я не сумею передать точно всю эту грубость и тупую прямолинейность… Значит, вот…
«… исламская именная система (заимствованная в основном у арабов и персов) использовалась османскими поработителями в целях именного обезличивания обращенных в мусульманство болгар, в целях их отдаления от болгарской национальной истории, в целях деболгаризации болгар…» [1]
Вот забавное словечко — «деболгаризация»!.. Значит, имена турецкой мусульманской традиции, такие как «Хасан» или «Эминэ», обезличивают болгар. А греческие «Николай» и «Георги», еврейская «Мария», сербский «Стоян» не обезличивают их, так что ли?… Интересно, какие имена мы должны себе придумать, чтобы полностью болгаризироваться?… Впрочем, кто мне сказал, будто я живу в мире, где имеет значение нормальная логика?…
1
Николай Мизов «В света на исляма» («В мире ислама»). София, «Народна младеж», 1987.
А так, в сущности, мне хорошо. Больничная палата с одной кроватью, и я — одна. Мне хорошо. И стол стоит возле окна. Целый день можно читать, писать. Если только силы есть… Вчера приезжали Катя и Галя. Галя, кажется, испытывает что-то вроде чувства вины; ведь она всегда говорила, что я придумываю свой туберкулез, чтобы меня считали интересной. Это кто чтобы меня считал интересной? Она, что ли?… Наверное, она вообще
Мы стали говорить об этой автобиографии Жюльетт Греко. Я сказала, что мы очень смешно выглядим, когда читаем воспоминания какой-то удачливой развратницы и впадаем в умиление… Катя промямлила что-то о врожденном таланте. Галя заявила, что это просто мое стремление всегда быть не похожей на других и всегда иметь какое-то ненормальное мнение, нарочно… Я потихоньку начала горячиться…
— А…, нет! Просто все дело в том, что мы любим ложь, мы даже повсюду ищем ложь, со страстью ищем… Потому что мы не выносим правды! Нам всегда нравится какая-нибудь ложь, например, вот эта, о пресловутом «таланте, который пробьет себе дорогу», будто бы талант — это грузовик или танк!..
— А все-таки ты признаешь, что ей повезло, что она удачливая! — уколола меня Галя.
— Я признаю, что эта так называемая удачливость — прямо пропорциональна бесстыдству!..
Все спуталось… Мы начали ссориться… Но мне лучше, когда женщины говорят о политике, об искусстве, чем о такой грязи, как прерывание беременности… Эта Катя… Зачем она пришла?…
От Жюльетт Греко мы перешли к одному актеру — сейчас я даже забыла его имя… Катя видела его в этом спектакле — переделали в пьесу противный роман Антона Дончева «Время насилия» [2] — такое тенденциозное вранье о болгарах-мусульманах… Ей понравилось… — «так будит во мне все болгарское!»… Что она понимает вообще? И что для нее значит само это понятие — «болгарское»?… И бестактная она… Галя поджала губы; знает, что сейчас будет одна буря… Я уже бешусь и кричу, что Катя ничего не понимает; что именно таких мещан, как она, и пичкают этими грубыми шовинистическими поделками, потому что у них даже и капельки нужды нет в настоящем искусстве… Обиженная Катя возражает, что я всем навязываю эту свою проблему с переменой имен, героиню из себя строю…
2
Антон Дончев «Време разделно».
— А эта С., которая замуж вышла за турка из Турции, лишь бы паспорт не менять… кто ее не знает!.. Спала с кем попало… И теперь тоже героиню из себя строит!..
— Нет! — меня совершенно взбесила эта мещанская логика. — Значит, по-твоему, то, что людям насильно сменили имена, это просто наказание для женщин, которые спят с мужчинами… Браво!.. Чудесно… Пойдем, всем сменим имена!.. Пойдем!.. Нет, это не моя, это только твоя проблема! Я — жертва, а ты уже испачкана своим равнодушием; и как тебе не стыдно находить эти мещанские оправдания безнравственности, бесчеловечности!..
— Я не политический деятель! Я ничего не могу сделать! — огрызнулась Катя.
— Только политические деятели нам нужны, эти обманщики, которые на нашей крови наживаются! Почему это мы сами не можем себя защитить?
— Наверно, потому что мы не обманщики, — иронически вставляет Галя… В сущности, она права…
И все… Немножко поговорили… Теперь мои приятельницы готовят салат… Вот люди… Привезли свежие помидоры… И чего я хочу от них? Чтобы они подняли восстание?…
У окна сидит молодая девушка. Это дочь Кати, Димитрина, «Диди» ее называют; ей девятнадцать лет, она студентка; химию, кажется, изучает или что-то другое такое, не знаю точно… За все это время, пока мы разговаривали, она не сказала ни слова, тихо так сидела; и мне казалось, что ребенок скучает… Я смотрю на нее. Диди немножко нервно сжимает и разжимает пальчики. Одежда у нее — один из современных стандартов — джинсы… Мне в этой девочке нравится ее какая-то непосредственность, она очень быстро говорит, захлебывается как-то по-детски, сбивается, глотает слова, и вдруг улыбнется так ярко… Вот совсем маленькие девчушки так говорят, мне случалось слышать… Она немножко взволновалась и обращается ко мне: «Пожалуйста… Вы только не обижайтесь… Я Вас очень уважаю… Но тех, других, которым поменяли имена… тех я не люблю… Они грязные… они преступники…»
Я даже и не возмутилась. Просто интересно слышать такое от милой девочки, которая к тому же пишет стихи, и неплохие…
— Полстраны грязных преступников? — спрашиваю я.
— Не полстраны. Только миллион.
— Но для нашей страны и самый маленький «только миллион» (подчеркиваю голосом) — уже много…
У меня нет такой способности: покорять, побеждать собеседника законченными отточенными репликами; я даже подозреваю, что такая способность бывает только в пьесах, вроде комедий Ростана или Уайльда…