Я целую тебя в губы
Шрифт:
Пьеса произносилась красивыми белыми стихами… Лазар Маленький уже прочитал Шекспира и, как видно, и своих приятелей увлек… Один раз я шла домой и вижу, они все трое играют возле нашего подъезда, размахивают какими-то сухими ветками, как будто фехтуются; и выкрики вроде: «Яд!.. Яд!.. Моя рапира отравлена!»… Кричат такими нарочитыми голосами, и забавно им, и интересно, и весело… Иван когда громко кричит, почти совсем не заикается… Я сразу испугалась, что Лазар может пораниться… Хотела тут же позвать его домой, но испугалась, что над ним станут смеяться, потому что вот, мать утаскивает его за собой… Но он меня увидел… Или ему сказали что-нибудь вроде: «Твоя мать идет!», как мальчишки говорят друг другу, так немножко резко и грубовато… Я поднялась наверх и ничем не могла заняться по хозяйству, мне какие-то страшные смутные видения представлялись, и я делала над собой усилие подавляла, прогоняла их, ведь так представишь себе ярко — и вдруг и в жизни…
Меня мутить начало и сердце заболело…
И ведь он уже большой мальчик… Все мальчики должны играть в какие-то резкие подвижные игры…
Но Лазарчо — очень чуткий человек, и добрый. Он как будто почувствовал, что мне плохо, слышу — сильно звонит у двери, ключ не взял… Я открыла… Он такой раскрасневшийся… Такая нежная детская краска возбуждения веселого… А когда на этой нежной коже — царапины, ссадины — как что-то совсем чуждое, грубое, и потому страшное… Но царапин и ссадин не было… Он смотрел на меня с таким нарочно веселым лицом, как будто всем своим видом хотел показать, что ничего страшного не случилось и не может случиться… Я его обняла и целую в щеки… Стала его умолять, чтобы он больше не играл так… Он ответил, что совсем не играть не может; потому что ему хочется играть и потому что другие ребята играют… Но он обещал мне поберечь себя… Вот он научился от отца такой правдивости и прямоте…
Когда началось это с паспортами, и мне тоже поменяли паспорт, и в нашем доме это знали и в школе, я боялась, что мальчика будут дразнить, обидят как-нибудь… Но пока ничего нет… И с нашей старшей девочкой все хорошо… Ну, при таком брате никто не обидит ее!.. Слава Богу… Если бы что-то случилось, они рассказали бы… Отцу они бы обязательно рассказали… Все-таки у моего мальчика нет такого резкого и нетерпимого характера, как у меня… Но мне не нравится, чему их учат в школе… Лазар Большой сказал, что и нас учили не лучше… Но мы ведь и сами занимаемся со своими детьми… Когда Лазар Маленький спорит с учителями, одноклассники всегда на его стороне, любят его… Лазар Большой сказал, что наш сын — интересный человек и умеет ладить с людьми… В сущности, он умеет подчинять их своему влиянию, я заметила это, но это и хорошо — такое умение…
А если что-то страшное случится, страшное для всех, тогда уже ничто не поможет… Я Лазару Большому ничего не говорю о своих страхах, чтобы не мучить его напрасно… Ведь он и сам обо всем этом думает, я знаю… А что делать?… Готовиться к беде?… Но это еще страшнее, как будто нарочно вызываешь беду… Остается только жить и делать вид, будто все как всегда и ничего страшного пока нет…
Меня очень поразила одна тонкость: в девять лет мой мальчик решил, что главное в пьесе — это не действие, выраженное в движениях и поступках; но действие, выраженное в словах. Мне это показалось проявлением утонченности его натуры…
Сюжет был такой: королева решила свергнуть короля и править единолично, она уговаривает принца помочь ей. Принц не соглашается и хочет обо всем рассказать королю. Дальше мы узнаем, что умер младший сын короля и королевы. Старший пытается понять, от какой болезни умер его младший брат, и находит отравленные сладости. Королева внушает королю, что старшего сына надо убить, потому что он хочет свергнуть родителей с престола. Король оплакивает смерть младшего сына. Королева уговаривает его выпить лекарство, растворенное в вине. Вбегает старший принц, он заставляет королеву осушить бокал, приготовленный ею для короля (этот плоский бокал был тоже очень красиво вырезан из картона и раскрашен, но были видны пальцы Димитра, когда эта картонная королева как будто пила)… Значит, принц предлагает ей бокал, она отказывается, король хочет позвать стражу. Тогда принц хватает королеву и подносит бокал к ее губам, насильно заставляя ее выпить отравленное вино; она пьет и умирает. Принц обо всем рассказывает отцу…
Мне очень нравилась эта атмосфера своеобразной логики, и нравилось отсутствие формального психологизма… например, совершенно не объяснялось, зачем королеве после стольких лет брака желать единоличного правления, вроде она никак не обижена королем… Но в этой своеобразной немотивированности было свое обаяние… Я вдруг почувствовала, что мой сын — очень талантливый человек, и было такое чувство радостной гордости, потому что это мой сын!.. Я сама за собой заметила, что возбуждена, двигаюсь порывисто…
Лазар Большой сказал, что в пьесе и в постановке есть оригинальность…
Софи заметила немного снисходительно, что ей не нравится, что столько убийств… Лазар Маленький, обиженный ее снисходительностью, сердито ей возразил, что ведь это трагедия!..
Мальчики хотели поставить потом какую-нибудь пьесу Шекспира… Но как-то не получилось, оказалось слишком сложно, а потом и расхотелось… А в той пьесе Лазара, когда они ее ставили, Лазар говорил за королеву и принца, а Димитр — за короля…
Мы купили детям в комнату письменный стол на двух тумбах, дверцы открываются и там внутри — ящики… Одну тумбу со всеми ящиками отдали Лазару Маленькому, там хранится то, что он пишет…
Давно тогда Ана пригласила меня в гости к Ц. Я согласилась, мне показалось занятно… Конечно, Ц. не приглашал меня, и даже и не знал. Но на эту вечеринку к нему могли прийти, как я поняла, и просто знакомые его знакомых… Ану тоже не сам Ц. пригласил… Этот Ц. был сыном достаточно богатого и достаточно влиятельного человека и жил один в двухкомнатной квартире. Теперь этот Ц. тоже богат и влиятелен, у него важная должность, и таких как Лазар или Борис, он просто не помнит и не замечает… Наверное, если бы Лазар был статуей какой-нибудь или картиной, и если бы кто-нибудь, считающийся знатоком, сказал бы этому Ц., что эту картину или эту статую надо купить, Ц. купил бы, и статуя или картина была бы в его доме, с нее бы смахивали пыль, показывали бы ее гостям…
В квартире Ц. оказались иностранные вещи, мебель, безделушки, — все, как я и думала… Уже собралось много людей, студентов; было спиртное в бутылках; девушки суетились на кухне, делали салат и бутерброды… Впрочем, еды было мало… Я после поняла, что это такая характерная скупость богатых людей, они любят экономить на всяких не очень важных для них гостях… Никакого лимонада, никакой минеральной воды, а я спиртного не пью… Мариана однажды спросила, почему я не пью; может быть, потому что мусульманской религией запрещено… «Да! Потому!» — я отвечаю резко и надменно. (Уже потом Лазар говорил мне, что я умею отвечать жестко и надменно. Но когда он это говорил, он так смешливо мне улыбался.) А Марианна не отстала и стала говорить, что вот, Гюлчин ведь пьет… И пусть эта Гюлчин пьет, какое мне дело! А я не хочу и не буду!..
Бутылки были красивые, с иностранными, пестрыми и лоснистыми, наклейками…
Никто на меня и на Ану не обратил внимания… Я тихонько села в углу на стул, рядом стоял журнальный столик и еще — два кресла… Из девушек я здесь знала только Ану и Гюлчин… Ц. показался мне очень заурядным человеком. В нем была та циничность, которая всегда видна в детях богатых и влиятельных людей; такие дети очень рано понимают ложь. Например, нам всем внушают; и газеты, и радио, и телевизор; что вот такой-то человек — это видный ученый, или, предположим, замечательный детский писатель, наивный, как настоящий ребенок, и любящий одиночество; а его сын знает, что отец на самом деле — жестокий карьерист и грязный развратник… Ну, выговорилась!..