Я, Чудо-юдо
Шрифт:
Последние слова я кричал им уже вслед. Сам задержался на минуту. Провел лапой по резной раме, прошептал: «Извини» и разбил зеркало на миллион сверкающих искр. Будет чудо – победим и восстановим, а нет, так хоть врагу не достанется.
Впрочем, я зря осторожничал. Когда мы, трое невидимок и восемь четвероногих говорунов, уже отбегали от терема, на «Левиафане» грянуло первое орудие. Ядро прошло над крышей терема, но следующий канонир сделал нужную поправку, и второй выстрел зарылся под фундамент, разнеся крыльцо. Третий продырявил стену, а четвертый к тому же еще и взорвался внутри терема.
В
ГЛАВА 4
Ты судьбу в монахини постриг,
Смейся ей в лицо просто.
У кого – свой личный материк,
Ну а у кого – остров.
Вот это и называется – все наперекосяк.
Настя не отказывалась покидать остров, просто говорила: да-да, вот сейчас помогу котику укрытие устроить, вот только положу туда рыбки копченой со скатерти, вот только Дымку поймаю, пока Баюн остальных в нору уталкивает…
И практически минуты нет свободной, чтобы обхватить ее за талию и насильно надеть кольцо.
Обескураженный неудачей Рудя был хмур и рвался в бой, и мне пришлось его взять на вылазку к берегу.
Эта вылазка чуть не стала последней в нашей жизни.
Браслет я взял себе, хотя пользы от него уже не предвиделось. Месяц, вырвавшись из плена облаков, осветил невеселую картину. На месте терема дымились развалины. Драккары и шлюпки подошли к самому берегу, но перед высадкой ван Хельсинг провел артобстрел.
Пророкотал главный калибр «Левиафана». Вторым отделением концерта разрядились три десятка «коротышек» – их изобретательно поставили передками на бухты тросов, на колодки, бревна – что подвернулось – максимально задирая дула для увеличения дальности стрельбы.
Субтропический лес наполнился гулом и визгом. Картечь и ядра вырубили широкие просеки в прибрежных зарослях. Содрогнулись кипарисы, сбрасывая мягкие иголки, со скрипом и стоном подломились несколько пальм и упали, отчаянно, как руками, размахивая широкими листьями. Где-то за спинами рванули четыре бомбы.
То, что мы уцелели в этом аду, должно было с лихвой исчерпать лимит чудес на ближайший месяц. Прямо на нас рухнул пирамидальный тополь. Мы едва успели откатиться, и по моей спине хлестнули только концы ветвей.
Пока я выбрался из-под тополя, а Рудя из-под меня, волна захватчиков выплеснулась на берег.
Их было несколько сотен. Разношерстная толпа псевдовикингов, во многом похожая на своих воинственных духовных предков, но уже не брезгующая луками и даже огнестрельным оружием. Я представил себе, как эта орда выкатывается на пристани где-нибудь на германском или французском побережье, и подумал, что понимаю, почему стало возможным «возрождение» старой веры и даже старого наречия. Покуда они остаются символами силы, их будут хранить. А озверевшая орда морских разбойников – несомненно, сила.
Конечно, вера и наречие тут никакой роли не могут играть. Но будут играть – покуда сами викинги верят, что именно они сплачивают их.
А по большому счету – покуда Заллусы и Черноморы позволяют им безнаказанно бесноваться.
Но теперь приходит время, когда новая сила сметет их с лика морей – и псевдовикинги чувствуют ее приближение и оттого еще больше звереют, оттого все более искренним становится бешенство их берсерков. Ах, как нужна им победа! Ах, как важно им показать свою полезность – только не оставляйте их без покровительства, только позвольте и дальше тешиться снимающими проблему совести сказками о Вальгалле! Только позвольте как прежде, как всегда – жить за шорами удачно подвернувшегося мифа и крушить, убивать, насиловать, убивать, грабить и снова и снова убивать, и ныне, и присно, и во веки веков…
Ах, Платоша, мягкая душа, и этих-то двуногих зверей в человеческой шкуре – в шкуре, содранной с сотен убитых, – ты считал за людей? Так ты их, должно быть, не видел. Вот они – настоящие. Не тогда, когда они, сытые и довольные жизнью, позволяют себе игру в «старые порядки», а только такие – с пеной на губах, с огнем в глазах, со злобой в сердце…
Дисциплинированные голландцы, едва очутившись на берегу, сдернули со спин ружья и дали залп по зарослям. Ружья, короткие, но слоновьего калибра, исторгли рои картечи. Викинги нескладно добавили кто из чего, лучники выпустили в белый свет – точнее, в темную ночь – по нескольку стрел.
Голландцы закинули ружья обратно и плотной гурьбой бросились в сторону терема, на ходу обнажая сабли и пистолеты – это уже на случай ближнего боя.
– Сними невидимку и посмотри, видно ли у меня в лапах копье, – попросил я Рудю.
– Видно, – ответил он и опять нахлобучил шапку на голову. И вдруг снова сорвал ее. – Видно!
– Естественно, – отозвался я, рассматривая агрессоров.
– Все видно! – трагическим шепотом пояснил Рудя.
Я опустил глаза и убедился, что он прав: собственные лапы и туловище уже не казались мне прозрачными тенями.
– Надень-ка свою шапку, – попросил я рыцаря и был вынужден признать: – Невидимки больше не действуют. Паршиво это…
Половина викингов устремилась за голландцами, остальные рассеялись по окрестным зарослям, видимо, имея команду занять ключевые высоты, или что там у них ценится с тактической точки зрения. Небольшая группа в дюжину особей как раз бежала в нашу сторону, наугад тыча копьями в кусты.
– Что будем делать? – спросил Рудя.
– А что нам остается? Тихо уже не уйдем, все равно заметят. Хотя бы пугнуть их нужно. Да и потом, уж очень резво они взялись за дело, если сразу не настроить на серьезный лад, совсем страх потеряют…
Нам повезло – мы до последнего момента пролежали около упавшего тополя. Лишь когда викинги оказались в двух шагах, я поднялся и, действуя копьем как палкой, отправил двоих халландцев в глубокий нокаут. Третьего проткнул насквозь, и дымящийся наконечник, выйдя из спины противника, вонзился в следующего, а когда я потянул оружие назад, ратовище сломалось. Я шарахнул обломком еще одного, превращая лакированное дерево в щепы. Копье Заллуса перестало существовать, если в нем и была сокрыта магия, теперь это уже не имело значения.