Я - Даго (Dagome Iudex - 1)
Шрифт:
– Не опасаешься ли ты, Альбегунда, ужасных адских мук, которыми угрожает проказливым монашкам аббат из Фульды и знаменитый Хинкмар, реймский архиепископ?
– спросил Даго, когда нагие и измученные занятиями любовью лежали они рядом на медвежьей шкуре.
– А я и не собиралась становиться монашкой, - с презрением отвечала та.
– Меня породил грех Людовика, его разврат, которым он занимался с моей матерью, фрейлиной своего двора. Он не смог обеспечить мне богатую жизнь иным образом, как только дать аббатство. Сколько тебе лет, граф?
– Двадцать один год, - отвечал тот.
–
– Ты красива, - сказал Даго, желая поцеловать Альбегунду в шею.
Она же сорвалась с ложа и спешно начала гасить свечи.
– Нет, не гляди на мою шею. На ней уже появились морщины. Мне уже тридцать, но ведь ты еще долго будешь дарить мне наслаждение, так?
– Правда, - ответил он, размышляя, согласится ли Альбегунда организовать ему встречу со своим братом по отцу, Карломаном.
Прежде чем они снова возлегли на ложе, чтобы заняться любовью, Альбегунда взяла со стола сосуд с каким-то травяным отваром и выпила его до дна.
– Это что, таким образом ты увеличиваешь свое желание? заинтересовался Даго. В Новой Роме его учили, какие напитки возбуждают желание и делают его огромным.
– Нет, просто я не желаю иметь ребенка, - призналась та.
– Это отвар из вербовых листьев, корней папоротника, руты, алоэ, семян левкоя, из имбиря, перца и шафрана. К тому же я еще вложила кружок в матку. Еще я купила реликвию святого Луки, благодаря чему у меня имеется прощение всех грехов - и, пусть священники и запрещают это, могу теперь заниматься любовью в течение сорока дней до Рождества, в течение сорока дней Великого Поста, всю неделю после Пасхи, в течение недели после Троицы, в кануны всех больших праздников, а еще по средам и пятницам. А сегодня, Даго, как раз пятница.
Тот лишь усмехнулся в темноте. Сам он не верил ни в рай, ни в преисподнюю, не верил и в силу Бога, позволившего распять себя на кресте; ему было все равно: был ли Дух Святой от Отца и Сына или же через Сына. Он видал, как море поглощает корабли Свери и чувствовал страх перед богом моря. Он видал, как осенью и весной вздуваются большие реки, и чувствовал страх перед скрывавшимися в них богами. Он боялся душ умерших, когда те бывали голодными, и знал, что их следует покормить. Он видел грозы и бури, молнии, расщепляющие целые деревья и убивающие людей и животных, и потому почитал Сварога, что был к тому же и Солнцем. На дворище Зелы не было для него никаких запретов в вопросах любви, можно было заниматься ею любым, доставляющим удовольствие способом, Никто не стыдился своей наготы, а мужчина с крупным членом пользовался большим уважением. Так почему же этот Бог христиан уделяет так много внимания тому, как любятся люди, что у них меж ногами, не понимая громадной силы плодовитости?
– Мне хотелось бы встретиться с твоим братом, маркграфом Карломаном. Ведь ты можешь устроить это, - как-то сказал Даго.
– Это невозможно. Отец запретил все попытки встреч с Карломаном, так как обвиняет его во все новых и новых заговорах.
Тогда Даго начал покусывать и посасывать кончики сосков Альбегунды, пока из уст женщины не раздался стон вожделения. Тогда Даго прервал ласки и вновь попросил:
– Сделай так, чтобы я смог встретиться с Карломаном.
– Нет!
– крикнула женщина.
– Это невозможно! Король-отец накажет меня.
И тогда Даго сделал то, на что не отважился бы ни один мужчина из окружения Альбегунды, ибо совершил бы величайший грех против христианского бога. Он спустил свою голову по телу монашки и кончиком языка коснулся ее естества в самом чувствительном к наслаждениям месте. Альбегунда даже вскрикнула, перепуганная, но и загоревшаяся страстью, а Даго ласкал ее языком... Когда же она начала биться в спазмах, он опять прервал свою игру, чтобы вновь попросить:
– Дай мне возможность повстречаться с Карломаном.
– Хорошо... Хорошо... я сделаю...
– стонала та, мучаясь неисполненным желанием.
И тогда Даго свершил новый грех и преступление против христианского бога, повернув Альбегунду так, чтобы иметь ее зад перед собою, а затем вошел в нее так, как жеребец покрывает кобылу. Но, поскольку то, что запрещено и грешно, доставляет наивысшее наслаждение, этой ночью Альбегунда даже потеряла сознание от волшебного экстаза. Придя же в себя утром, она заявила:
– Ты не веруешь в Бога и продался дьяволу...
Но могла ли она отказать в просьбе Даго повстречаться с Карломаном, причем без свидетелей?... Что могло быть лучше охоты в лесах ее аббатства, знаменитых богатством дичи...
И уже через неделю по оттаявшей под весенним солнцем Карломан и Даго мчались верхом рядом друг с другом. Одетая по-мужски Альбегунда поспешила галопом за сворой собак, идущей по следу раненного оленя.
– Император ромеев Михаил III выражает к тебе братскую любовь и беспокоится о том, что ты, господин, пользуешься немилостью отца, осторожно начал разговор Даго.
– Я слыхал о тебе, - перебил его Карломан.
– Ты прибыл сюда с ромеями, но уже получил от моего отца графский титул.
– Маркграф, император ромеев хотел бы видеть повелителем восточных франков тебя, - уже смелее продолжил Даго.
Карломан молчал. Это был высокий, длиннорукий мужчина с впалой грудью. Его худое лицо с желтоватой кожей как бы говорило, что маркграфа гложет какая-то внутренняя болезнь. Говорили, что по ночам он не может заснуть. Только Мелейнос считал, будто единственная хворь Карломана - это патологическое желание властвовать. Ему было уже тридцать лет, и у него было два младших брата, которые тоже желали власти. Не пришла ли пора, чтобы Людовик, согласно обычаю франков, поделил между ними свое королевство и дал ему, Карломану, началие над младшими братьями...
– Император ромеев...
– начал было Даго, но Карломан резко перебил его:
– Замолчи, граф. Разве неведомо повелителю ромеев, что для завоевания власти необходимо иметь золото? Много золота, граф... Ибо вассалы моего отца - это всепожирающее болото.
– Не закрывай этой ночью свою комнату и оставь свои сундуки открытыми. Пусть будут они пустыми, так как ночью случится чудо - они заполнятся золотыми нумизматами и солидами.
Даго ударил своего коня шпорами и, не дожидаясь Карломана, помчался галопом за Альбегундой.