Я – дочь врага народа
Шрифт:
И тогда же, следующим утром, Катерина застала Васёну за колхозным телятником. Она отворачивала вилами лежалый пласт навоза.
– Бог в помощь, – сказала Катерина.
– Назьма, што ли, твой Бог не нюхал? – усмехнулась Васёна, поразив подошедшую грубостью голоса.
«Надорвала,
Но спросила ровно, безо всякой обноски:
– Почему в одиночку-то пластаешься?
– Так же… семьи у всех. Когда-то бы надо и доглядеть, и накормить…
– А ты-то не завтракаешь, что ли?
– Не завтракается, – опёрлась Васёна о держак вил и грубо спросила: – Чего надо? Чё пришла?
«Напрашивается на скандал», – мелькнуло в Катерине подозренье, но она упустила прямой ответ, а сморозила неожиданную для себя пуповинную бабью глупость:
– Для кого стать бережёшь?
Васёна с маху воткнула вилы в навоз, тихо сказала:
– А я думала, ты умнее…
Так сказала, что Катерина ощутила никчёмность начатого ею суда.
Покуда она растерянно искала в себе ответ, Васёна выложила перед нею такую истину, после которой Катерина долго ещё ходила мимо её двора с замиранием сердца.
– Ты на что надеялась? Думала, что я начну отнекиваться? Не начну! Мне кажется, что я родилась с любовью к нему…
Медленный, спокойный голос её исходил из самого нутра. Губы почти не шевелились. Но с каждым словом Катерина всё больше осознавала, что на такую любовь суда нет.
– Живи-ка ты, как жила, – продолжала говорить Васёна, –
После разговора с Васёной Катерина обнаружила в себе разбуженное заново чувство к собственному мужу, да такое, что Павел в очередную ночь предложил:
– Давай сотворим ещё одного сына.
И задохнуться бы ей от счастья великого, не разрыдайся она той ночью. Ни Павел ничего тогда не понял, ни она не смогла ему ничего объяснить. И только теперь, на вершине заснеженного увала, она сообразила, что изливала на крепкую грудь мужа своего Васёнину боль.
А теперь?! Теперь куда девать своё горе? Куда девать Васёнину любовь?
Уже приближаясь к березняку, Катерина остановилась на минуту, покачалась в сугробе, внезапно, как Васёна у реки, воздела к небу руки и закричала с подвывом:
– Па-шенька-а!
Эхо сорвало с ветвей опоку; в её блёстках размылся, потерялся образ Васёны. Оттого Катерина взвыла того тошней:
– Васёна-а-а!
Березняк отозвался сорочьим стрёкотом. Катерина метнулась на птичье беспокойство. Она знала, что сорока не зря сорочит. И не ошиблась.
Простоволосая Васёна сидела у комля старой берёзы, прихлёстнутая здоровенной развилиной. С её шеи сползала на снег токая змейка пеньковой верёвки. Лицо было запорошено снежной пыльцой.
Смахнуть эту искру для Катерины показалось страшней, чем поднять из гроба покойника. Но, приглядевшись, Катерина поняла, что сук обломился прежде, чем пеньковая змея сумела сотворить непоправимое.
Конец ознакомительного фрагмента.