Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

— Як-7Б был сложным в пилотировании?

— Нет. На взлете «момент вращения» очень легко компенсировался рулем поворота. Посадка — просто. Полет — очень просто, «як» сам летел.

Все типы истребителей Яковлева были просты в управлении, не только Як-7Б. Пилотировались «яки» очень легко. Усилия на рули нужны были небольшие. «Яки» — самолеты для пилотажа.

— Радиостанция на Як-7Б была? Как она рабо­тала, качественно или нет?

— Стояла. РСИ-3. Опять-таки она была на всех ти­пах наших «яков».

Поначалу приемник и передатчик стояли только на самолетах ведущих, а у ведомых был только приемник. На моем первом «яке» стоял только приемник — я же начал воевать

как ведомый. Потом, уже со второй поло­вины 1943 года, приемники и передатчики стали ста­вить на все машины.

Что касается качества работы, то работала эта стан­ция неважно. И трещала, и пищала (коллектор искрит, отсюда и «трески-писки»). Поначалу было сложно, по­том и мы приноровились, и радиотехники со станциями поработали, связь стала по качеству не ниже «посред­ственно». В бою, по крайней мере, мы друг друга слы­шали постоянно. Да, рация работала посредственно, лучше и не скажешь.

Я с задания прилетал и инженеру полка доклады­вал: «Мотор работал нормально. Показания прибо­ров — нормально. Управление — нормально. Оружие — нормально. Радио — плохо, сильный треск». И в этом послеполетном докладе у меня за всю войну слова не поменялись.

— Вооружение Як-7Б вас устраивало? Надежно ли работало пулеметно-пушечное вооружение?

— Вооружение — отлично! 20-мм пушка ШВАК (стреляла через полый вал редуктора) и два синхрони­зированных (под капотом) УБС — 12,7-мм пулемета Бе­резина. Вооружение мощное.

Работали и оружие и синхронизаторы надежно. Иногда, конечно, случались отказы, но это либо от не­знания техники, либо из-за плохого обслуживания или недосмотра. Был интересный случай.

Как-то под Запорожьем полетел я ведомым со стар­шим лейтенантом Медведевым [Медведев Кирилл Аверьянович, капитан. Воевал в составе 107-го гиап (867-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 200 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 7 самолетов противника. Награжден боевыми орденами и медалями] (инструктором-коман­диром звена из Чугуевского училища, его прислали на боевую стажировку, но он в училище не вернулся, ос­тался в полку воевать), на сопровождения корректиров­щика. Корректировщик Ил-2 ходил над нашим (правым) берегом Днепра и корректировал огонь артиллерии по немецкому берегу (левому). Наша пара держалась с некоторым превышением и смещением в сторону солн­ца. И тут появляется «мессер», почему-то один. Да ведь какой хитрый — прошел над самой водой, между бере­гами и пошел в атаку на наш «ил» снизу. Медведев, он опытный был, засек этого «сто девятого» и — со сниже­нием на него. Я за ведущим. Медведев заходит на этот «мессер» сзади, уже можно огонь открывать, и вдруг резко отваливает мой ведущий в сторону и мне по ра­дио: «Иван — атакуй! У меня оружие отказало!» Я до­бавляю газку, резко проскакиваю вперед, причем настолько резко, что не успел я опомниться, как «мессер» уже полностью заполняет кольцо прицела и начинает «вылезать». Я от неожиданности всадил в него длин­нющую очередь из пушки и пулеметов. Полбоеком­плекта одной очередью! Совершенно не отложилось в памяти, сколько и чего попало в «мессер», но, похоже, летчика я убил сразу. «Мессер» не загорелся, а внача­ле задрал нос, потом упал на крыло, закрутился спи­ралью и врезался в землю. Это был мой первый сби­тый.

Но самое интересное началось потом. От моего залпа соскочил затыльник пушки и заклинил мне нож­ное управление. Педали практически перестали рабо­тать. Пытался я этот затыльник сдвинуть вперед, но на­до наклониться посильнее, а ремни не пускают. Я веду­щему передал (передатчик у меня уже стоял), что заклинило ножное управление, и «креником» развер­нулся и полетел «домой». Сел нормально. А что случи­лось? Оказывается, техник по вооружению гайку креп­ления затыльника не законтрил. В полете от вибрации гайка отвернулась, а от стрельбы вообще соскочила, вот затыльник и «съехал».

Вот видишь, в одном боевом вылете отказ оружия на двух истребителях. Было и такое. Но вообще-то от­казы оружия были большой редкостью. Работало воо­ружение очень надежно.

Техника по вооружению

поначалу хотели судить, но эскадрилья посовещалась и решила его под суд не отда­вать, наказать внутри полка. Так что техника не судили.

— Мощность наших 20-мм осколочно-фугасных снарядов вас устраивала?

— Вполне. Снаряды мощные. Один снаряд в кабину «мессера» — и считай, что сбил. Броню на «штуках» на­ши снаряды пробивали практически под всеми углами. Боезапас загружали полностью — 120 снарядов к пуш­ке и 400 патронов к пулеметам.

Для воздушного боя боекомплекта хватало вполне. Обычная очередь — это 5—6 снарядов пушки. Редко бывало, чтобы в воздушном бою боезапас расстрели­вали полностью. Но очень часто бывало, что нам дава­ли задание — проштурмовать наземную цель (это уже после выполнения воздушной задачи). Так по назем­ным целям обычно расстреливали все до последнего патрона, поэтому редко бывало, чтобы после штурмов­ки на аэродром возвращались с боеприпасами.

— На какую дистанцию пристреливали вооруже­ние?

— На 200 метров.

— Пристрелочные очереди делали? И вообще, какстреляли—просто «по самолету» или «в строго нужную точку»?

— Старались пристрелочных очередей-не делать, стрелять сразу на поражение. Но тем не менее иногда без пристрелочных очередей было не обойтись. При­стрелочный огонь вели пулеметами.

Старались стрелять именно «в точку» (коллиматор-ный прицел и оружие это вполне позволяли), т. е. в строго определенное место — кабина, по двигателю: места расположения бензобаков и маслобаков; у бом­бардировщиков — по стрелкам и по мотогондолам: во-дорадиатор, маслобаки; били по топливным бакам. Тут все было, как я говорил, — сближаешься, как крылья из «кольца» начинают вылезать, делаются различимыми мелкие детали. Тогда наводишь на нужное место и от­крываешь огонь. Это выходит метров 100—120. При та­кой атаке пристрелка совершенно не нужна. Эффектив­нее всего считался огонь по кабине. При удачном попа­дании даже одним снарядом легко можно сбить и двухмоторный бомбардировщик (с убитым или тяжело­раненым пилотом далеко не улетит), а уж «мессер» или «лаптежник» так сбивались и подавно. Если же в кабину три-четыре снаряда всадил — сбиваешь наверняка. Я, например, всегда старался бить по кабине, и только потом по всему остальному.

«По самолету» тоже стреляли, но это в том случае, если ставишь заградительный огонь. Тоже пулеметами. В основном такая стрельба велась только по атакую­щим истребителям противника. По немецким бомбар­дировщикам так почти не стреляли.

— Как вы оцениваете возможность вертикаль­ного и горизонтального маневра на Як-7Б, опять-таки по сравнению с «мессером»?

— Вертикальный — на «троечку», если «мессер» принять за «пятерку». Конечно, в этом виде маневра Як-7Б уступал довольно сильно, особенно на «горке».

Вот на «горизонтали» «як» был сильнее — на «гори­зонтали» он «мессер» и брал.

Надо также сказать, не знаю почему, но на боевом развороте Як-7Б и Ме-109Г были практически равны­ми. Высоту набирали одинаковую, а радиус виража у «яка» был даже поменьше. Боевой разворот был у «яков» сильным элементом.

— Какова у Як-7Б по сравнению с «мессером» была скорость крена?

— Одинакова, а может, даже у «яка» и чуть повыше. По крайней мере, хоть «мессер» и редкостно вертлявый самолет, но мы его на виражах перекручивали. Сколько бы он ни пытался «вправо-влево». Правда, маневрен­ность на вираже во многом зависит и от правильной работы двигателем — сектором газа надо работать рывками. Вот так — даешь газ и становишься в вираж. Вираж покруче, и одновременно сектор газа плавно убираешь до минимума. Как только чувствуешь, что са­молет готов свалиться в штопор, то снова газ резко вперед, самолет делает рывок, и снова газ плавно уби­раешь. И так по несколько раз, вот и получается рывка­ми. Если умеешь, если машину чувствуешь, то вираж по­лучается очень маленьким и в штопор не срываешься.