Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

— Чем мы обеспечили это господство? Пре­взошли немцев числом, мастерством или «боль­шой кровью»?

— Все было. И летчики опыт набрали, мастерство приобрели. Знали, на что и как надо надавить, чтобы у немцев слабина выперла. И числом превзошли. И кровь была. Большая. А как же? Войны без крови не бывает.

— Страх на войне — чего вы боялись больше всего?

— Ничего не боялись! Я, например, ничего не боял­ся. Ни смерти, ни

плена, ни калекой остаться. Пока это­го нет, то чего об этом думать?

— Хорошо, а в бою чего боялись?

— Увидеть противника позже, чем он тебя.

— Насколько для наших летчиков-истребителей была характерна «мессеробоязнь»?

— Это было явление довольно распространенное, до самого конца войны. Все молодые летчики через «мессеробоязнь» проходили. Это нормально. «Мессер» чересчур серьезный противник, чтобы им пренебре­гать. Внезапной атаки «мессера» нельзя не бояться. С опытом это проходило.

— Из вашего рассказа у меня сложилось впе­чатление, что «як» был истребителем специально для охраны Ил-2. То есть если бы мы в таких коли­чествах не делали Ил-2, то скорее всего, мы бы и не делали в такихколичествах«яки». Насколько, на ваш взгляд, моемнениеправильно?

— Я думаю точно так же. «Яки» делались именно как дополнение к Ил-2.

Мое мнение такое: «яки» — Як-7Б, Як-1 и Як-9 — были средними истребителями. Верхний предел сред­него уровня — нет особых недостатков, но и нет особых достоинств. Ну не хватало у «яка» «тяги»! Слабачок. Но!.. Будучи во всем средним истребителем, «як» был чертовски хорош в «непосредственном прикрытии» ударных машин, а в прикрытии именно Ил-2 «як» вооб­ще был королем.

Лучше «яков» «илы» никто прикрыть не мог, в этой ипостаси даже Ла-5 «яку» уступал. Ил-2 и «яки» взаимно дополняли друг друга: они — меч, мы — щит. Ведь как только «мессера» ни пытались зайти на наши штурмови­ки — и сверху, и снизу, и справа, и слева, «раздергива­ли» нас как могли, но каждый раз мы успевали их встре­тить раньше, чем они сумеют зайти в атаку. В этой бе­готне вокруг ударных машин «як» был вне конкуренции.

— То есть можно сказать, что выпуск «яков» оп­ределялся не какими-то особыми симпатиями к конструктору Яковлеву, а простым расчетом — сколько-то там «яков» на сколько-то там «илов»?

— Ну да. Где-то один «як» на два «ила». Вот как у нас было в корпусе: одна истребительная авиадивизия на «яках» — на две штурмовые авиадивизии на Ил-2. И если бы не «илы», то думаю, что наша промышлен­ность выпускала бы что-нибудь другое, а не «яки». Или выпускали бы «яки», но не в таких количествах.

— У меня сложилось впечатление, что в наших истребительных полках количество сбитых немец­ких самолетов было каким-то второстепенным по­казателем. Я прав?

— Нет. Количество сбитых — это важный показа­тель и предмет вполне законной гордости как командо­вания полка, так и рядовых летчиков,

на счетах которых записаны эти сбитые. Другое дело, что это далеко не единственный показатель работы полка.

Например, в нашем полку всегда в боевых рапортах вначале указывали, сколько раз слетали на прикрытие штурмовиков, обязательно указывали, что потерь у прикрываемых нами штурмовиков не было. Отчитыва­лись, сколько раз прикрывали войска, и про то, что во время нашего прикрытия бомбежек войск не допускали. Указывали, сколько раз слетали на штурмовку, сколько бомб сбросили во время штурмовок и «охоты» и сколько единиц техники и живой силы уничтожили, сколько раз­бомбили мостов, сколько провели разведок и т. п.

Вот плюс ко всему этому, так сказать, венцом бое­вой работы указывали количество сбитых самолетов противника, которых, естественно, лучше иметь по­больше.

Просто же абстрактное «количество сбитых», оно ни о чем не говорит.

Опять же, мы же в основном в прикрытии ударных самолетов летали, а там правило такое: лучше ни одно­го штурмовика не потерять и ни одного «мессера» не сбить, чем сбить три «мессера» и потерять хотя бы один штурмовик.

Я почти всю войну провоевал командиром звена.

Как летчик-истребитель я своими четырьмя сбитыми законно горжусь. Как летчику-истребителю мне выпало счастье видеть, как взрываются ударом о землю сби­тые мной самолеты врага. (Поверь, это счастье.) Но еще больше я горжусь тем, что за всю войну в моем звене не было потеряно ни одного летчика! В моем зве­не летчики не гибли, ко мне в звено летчики только приходили, приобретали боевой опыт и уходили на по­вышение в другие звенья и эскадрильи. Ни одного по­гибшего! В отношении потерь я был чертовски удачли­вым командиром. Когда ко мне новичка посылали, я ему сразу говорил: «Запомни! В моем звене правило про­стое — или мы возвращаемся все, или погибаем все! Все на всех поровну — и жизнь, и смерть!» Только так!

Больше того, в прикрывавшихся моим звеном штур­мовиках и бомбардировщиках тоже нет ни одной поте­ри от немецких истребителей. За всю войну! Хотя слу­чалось моему звену прикрывать и четверку, и шестерку, и восьмерку. Понял?

— Понял, а когда вас сбили, там вы разве не звеном были?

— Звеном, но не моим. Тогда надо было лететь экс­тренно, просто собрали две пары, из летчиков разных звеньев. Я в том бою вообще ведомым был.

— Из всех видов боевых задач — «свободная охота», маневренный бой, «непосредственное со­провождение» и атака бомбардировщиков против­ника — какая технически самая сложная? На ваш взгляд.

— Да во всех есть свои сложности, но «непосредст­венное сопровождение», наверное, самая тяжелая за­дача. Сложная задача, не каждому по плечу. С ней ус­пешно мог справиться далеко не каждый летчик и даже далеко не каждый истребительный авиаполк. Да, имен­но «непосредственное сопровождение». Ты же как свя­занный! Ни скорости, ни маневра! Носишься, как пес на цепи, только и успевай «отгавкиваться» да смотри, что­бы тебе самому «хвост не оторвали».

Вот в нашем полку это умели. Поверь, гвардейское звание, его не просто так присваивают.