Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

— Прежде всего я должен сказать, что любил этот самолет. Я только на нем стал уверенно вести воздуш­ный бой. Конечно, и на ЛаГГ-3 я дрался и победу имел. Он был лучше, чем И-16, но не то...

Кабина, радио, обзор, управляемость «кобры» были великолепными. Из недостатков можно выделить «сла­бый хвост». При определенных нагрузках он скручивал­ся. В полку хвостовое оперение всех машин укрепляли уголками.

Мощности двигателя «кобры» было недостаточно, чтобы вести бой на «вертикали». «Мессер» ее превос­ходил в этом маневре существенно. Кроме того, во время боя приходилось все время следить за надду­вом. На наших самолетах в бою я давал газ до конца, сектор газа аж сгибается, а я все давлю. А на «кобре» этого делать было нельзя.

Если я до конца дам газ, то произойдет перенаддув, повысится степень сжатия, произойдет детонация, и двигатель откажет. Поэтому на «кобре» надо было летать осторожно, все время сле­дить за наддувом.

Вообще двигатель на «кобре» был «нежным», требо­вавшим хороших масел и ухода. В нем применялись посеребренные подшипники. Пока он новый, еще ниче­го, а после того как его отремонтировали на нашей ба­зе, уже никуда не годный. Черт его знает, какие там подшипники ставили... Вот такие двигатели часто отка­зывали. Но у меня самого, к счастью, отказов двигателя не было.

Кроме того, я считаю, что 20-мм пушка на «кобре» была хуже нашей ШВАК. У последней была выше ско­рострельность, а это очень важная характеристика. Но будь моя воля, я бы оставил хотя бы эту 20-мм пушку, но не ставил 37-мм. Из нее стреляешь — пух-пух-пух. Допустим, я взял упреждение, выстрелил: один снаряд прошел выше, а второй, который должен был бы по­пасть, так поздно летит, что проходит ниже. Конечно, если из нее попал, то тут шансов у врага нет, но по­пасть было крайне тяжело. К тому же очень ограничен­ный боезапас.

— Какстреляли?

— На «кобре» стоял хороший прицел, так что стре­ляли мы по нему, а не «по заклепкам». Бывало, давали пристрелочную очередь из крупнокалиберных пулеме­тов, но сам я считал, что такая «трасса» вредна. В бою ведь важнее всего внезапность. Мы больше всего по­бед одерживали тогда, когда нас противник не видел. Нужно, чтобы неожиданно ты подошел и ему врезал. А некоторым летчикам не терпится стрелять. Такие да­дут очередь, «трасса» летит, враг ее видит и сразу ухо­дит. А когда трассирующих патронов в ленте нет, то ты подходишь и бьешь. Не попал — еще ближе подхо­дишь. Во всяком случае, с моей точки зрения, так было лучше, и я просил пулеметы трассирующими не заря­жать, но выполнялась моя просьба не часто.

Зато кабина в «кобре» была намного лучше, чем в ЛаГГ-3. Обзор назад и вбок был очень хороший. И самое главное, на ней была по тем временам прекрасная ра­диостанция. И даже радиополукомпас был. Когда ЛаГГ-3 мы получили, то не на всех были радиостанции. У ведо­мых был приемник, а ведущих приемник и передатчик. Что это значит в бою? Я увидел — а у меня только прием­ник, я ничего сказать не могу. Но это еще что. На И-16 ко­гда летали, там вообще никакой радиостанции не было. Как, спрашивается, воевать, наводить? Нам, бывало, ска­жут — лети в тот район и ищи. Правда, в 1942 году, когда мы «кобры» получили, наведение с земли уже было орга­низовано. Но локаторов было недостаточно.

В кабине был хороший бортпаек. На каждый прием пищи полагалась отдельная упаковка, в ней все пара­фином залито и положены продукты. Еще там была хо­рошая аптечка. В ней специальный шприц с обезболи­вающим. Тебе надо только колпачок снять, и можешь себя сразу уколоть. Перевязочные материалы были от­личные. Но этим можно было воспользоваться, только если ты с самолетом сядешь. А так как это было мало­вероятно, летчики брали 3—4 плитки шоколада, обма­тывали их изолентой и прикручивали к парашюту или клали в карман. С собой брали пистолет и еще пару обойм. Ракетницу не брали. Кроме штатного «ТТ», у меня был небольшой немецкий пистолет «Маузер». Мне, к сча­стью, личное оружие применять не пришлось, но мы на земле в свободное время стреляли. Патронов много было.

Про то, что «кобру» было тяжело вывести из штопо­ра, сказано много. Когда я был в 20-м гиап, при пере­учивании на самолет «киттихаук» летчик

Купцов в зоне сорвался в штопор. Я стоял на старте, следил, как он пилотирует. Я ему командую: «Выводи, ручку отдай». Потом вижу, что самолет уже низко, кричу: «Прыгай, прыгай!» Не прыгает. За лесом самолет скрылся, и по­том оттуда дым пошел — все. А это же Кольский полу­остров: ни деревень, ничего нет. Только железная до­рога, вдоль нее все и расположено. Быстро добраться до места падения не получилось. Вылетели туда на У-2. Нашли место падения, но поскольку местность болоти­стая, то машина ушла глубоко. Копались, копались, но так и не смогли определить, там летчик или нет, а пара­шют не нашли. Мы решили, что он погиб. Прошло два дня, нет его. Как у нас принято, устроили похороны. Мы в таких случаях брали гроб, что-нибудь клали в него и хоронили. И вот траурная процессия идет к кладбищу. Вдруг из леса появляется человек, весь в грязи, исху­давший. Спрашивает: «Кого хоронят?» Ему отвечают: «Да летчик Купцов разбился». — «А чего вы меня хоро­ните, я еще жив». Оказывается, он выпрыгнул на малой высоте, парашют у него успел раскрыться, но он ушиб­ся. Потом парашют собрал и пошел. Блудил по лесу два дня, никак не мог выйти на аэродром. И все-таки вы­шел на железную дорогу, добрался в полк. Конечно, по­сле этого надо мной все друзья смеялись: «Расскажи, как ты Купцова хоронил!»

Если же сравнивать наши самолеты, выпускавшие­ся уже во время войны, с теми, что поставлялись по ленд-лизу, наши были лучше. Вот такой пример.

В 1944 году на Севере война закончилась. Нашу ди­визию оставили, а остальные части уехали на Дальний Восток. Мой полк летал на «киттихауках». Я узнал, что в Вологде стоят самолеты Як-7Б. Полк, который на них летал, ушел, а самолеты оставил. Я договорился, по­ехали мы туда и забрали двенадцать Як-7Б. Кутахов, командир 20-го гвардейского полка, где-то достал Як-3. Раз войны у нас, на Севере, уже не было, решили сде­лать сборы и провести воздушные бои. И вот полетели мы на сборы: Кутахов на Як-3, а я на Як-7Б. Новожилов и еще один командир полка были на «кобрах». Так в этих учебных боях мы эти «кобры» на «яках» загоняли!

Мне кажется, что из самолетов, которые пошли во время войны, самыми лучшими были «яки», особенно Як-3. Если там сидит опытный летчик, то сбить его не­возможно: настолько он был маневренный, но и Як-7Б тоже были серьезными машинами.

— Вешали вам на «кобры» бомбы?

— Нет. У нас не было бомбодержателей.

— Летали с подвесными баками?

— Да. Перегоночный бак на «кобре» был только для перегонки. Он ставился посередине под фюзеляж. Мы его заправляли, когда гнали самолеты из Красноярска по специальной трассе.

— С англичанами и американцами приходилось общаться, воевать вместе?

— Мы встречались с англичанами, они были не у нас, а у моряков во Втором гвардейском. Как-то мы по­пали в Мурманск, там с ними встретились, устроили грандиозную пьянку. Водку было трудно достать, пили одеколон. Если его водой развести, то получалась та­кая мутная жидкость, которую называли «белый плато­чек». Напились все капитально... Так что нормальные были взаимоотношения. Что летчикам делить?

— Чем занимались в свободное время?

— Сидели байки травили. Кто любил выпить, тот вы­пивал. Как, например, наш Петр Аксентьевич. Помню, один раз погоды нет, а значит, нет полетов. Сидим в землянке, собираемся на танцы идти. А летали тогда в ватных брюках и в канадских куртках. На танцы же не пойдешь так. Каждому летчику командир БАО из не­скольких солдатских брюк сшил бриджи. Я свои ищу — нету! Говорю: «Петр Аксентьевич, ты не видел мои брю­ки?» — «Какие?» — «Темно-синие бриджи». — «А позав­чера, помнишь, я принес пол-литра? Так это твои брю­ки были». Вот так!