Я дружу с Бабой-Ягой
Шрифт:
Флажки запорхали.
Первое слово я понял лишь в конце, когда виски мои готовы были уже треснуть от натуги, а второе, как я ни пыжился, свелось к какой-то галиматье.
— Все, — сказал мичман Чиж.
— Геликоптерный... — ответили я и Земноводный.
— Так, а дальше?
— Гва-ква-клюква, — еле выговорил Мишка.
— Гвадалквивир! — на авось выпалил я свою нелепицу.
Братва — в смех.
— Правильно, Ушки-на-макушке! — сказал мичман Чиж.
— А что это такое? — удивился Миша.
— Не знаю. Шумит, бежит Гвадалквивир — наверно, речка. В
— Белиберда это! Не считается!
— Все считается! Кто с белибердой справился, справится и с делом! — отрезал мичман Чиж. — Так что, юнга Земноводный, меняй весовую категорию!
— И в обморок не упади! — съязвил Димка, оставшийся сегодня с одной котлетой.
— Это нечестно!
— Ну, детсад, развели говорильню! В училище бы вас! Ладно, Земноводный, будешь сигнальщиком на ГКП, для связи с «Маяком». Теперь честно?
— Почти, — смягчился Миша.
— Итак, победитель есть! — Мичман отделил меня от остальных. — Выбирай себе помощника.
— Я, конечно! — заявил Димка.
— Да, Баба-Яга, — с каким-то торможением согласился я, задетый этим «конечно», как будто я не мог бы выбрать никого другого, хотя другого мне и вправду не хотелось.
— Оба в распоряжение Мальчика Билла. Он старший. И марш на пост. Через час проверю! Пароль — «Загадка»!
— Есть! — ответил Мальчик Билл.
— Да, получите на складе плащ-палатку и бинокль.
— Бинокль? — поразился Димка, хватаясь за голову. — Егор Семенович не даст!
— Даст. Он в курсе.
— А мне бинокль? — спросил Земноводный.
— Будет и тебе!
— Вот теперь совсем честно!
На складе мы встретились с Алькой-художником, получавшим краски. Я не вытерпел и шепнул ему, куда мы снаряжаемся и зачем, и вдруг запальчиво предложил:
— Пошли с нами!
— А можно?
— Хоть килограмм!
— Стоп, задний ход! — осадил меня Задоля. — Ты что раскомандовался? Кто тут старший?
— Ты.
— Я и распоряжусь! — Он обернулся к Альке. — Значит, говоришь, охота с нами?
— Охота.
— Что ж,собирайся!
— Вот спасибо! Хоть раз подежурю! Да и коряжки там спокойнее обжигать, а то здесь от пацанов отбоя нет: что, как, зачем? — разгорячился Алька.
— Поторапливайся!
— А вы не ждите! Я найду вас!
— Пароль — «Загадка»! — шепнул я.
Егор Семенович, действительно, безо всяких-яких выдал нам плащ-палатку и бинокль, заставив, конечно, расписаться Юру. Пользуясь моментом, я подошел к Шкилдессе, дремавшей на матрацах, и погладил ее Она, не открывая глаз, узнала меня по нежным при косновениям и задергала кончиком хвоста. Ах, ты моя хорошая! Будь я с таким хвостом, я бы, наверно не сумел шевельнуть им — слишком он далеко от го ловы.
Мы вышли.
Дождь перестал.
Но мы тем не менее расправили плащ-палатку и накрылись. Всегда, шагая рядом с Задолей, я чувствовал себя ведром, особенно если он опускал руку на мою голову или плечо, и еще особенней — если с другой стороны находился Димка, — тогда казалось, что Мальчик Билл несет нас на коромысле. На шею мою Юра не клал руки, а положи он ее, я бы, наверно, стряхнул, потому что моя шея предназначалась для руки другого — Олега. Задоля тоже перешел в десятый класс, но не было в нем той завидной и манящей взрослости, как у Олега. Юра, будучи на пять лет старше нас, был нам почти своим парнем, а в этом таилась, по-моему, какая-то глуповатость, отразившаяся и в прозвище — Мальчик Билл. Именно — Мальчик. А Билл — из другого. Фигура Задоли походила не только на знак параграфа, но и на знак доллара, а доллар — это Америка, отсюда и — Билл.
Пока я так рассуждал, мы спустились в распадок, а там разъединились и цепочкой двинулись по тропе.
На мысу было грозно: дул ветер и шумели волны, ворочая у берега темные и тяжелые бревна, как туши каких-то погибших животных. Мыс оканчивался не остро, как представлялось издали, а округло. Пятачок, откуда сразу виден был и ГКП, и вход в залив, мы нашли только у самой воды, на илистом урезе. Это смутило нас, потому что стоять три часа на голом месте, под ветром и брызгами — это извини-подвинься. К тому же противник не дурак, он заметит нас. А тут в десяти метрах — кусты и затишье, и маскировка! А еще метрах в пятнадцати — дяди Ванин шалаш!
Поразмыслив, командир принял решение: оборудовать пост на обрывчике, в зарослях, так, чтобы просматривался залив — это главное, а махнуть флажками можно и выскочить. И через пять минут мы уже сидели в тальнике, накрывшись плащ-палаткой, и поочередно смотрели в бинокль.
Ближе к морю штормило сильнее само по себе, но увеличенные и уплотненные оптикой волны вздымались там вовсе пугающе — так ноги и поджимались. А в серой дали призрачно темнели трубы целлюлозного комбината, торчавшие, казалось, прямо из воды. Какие тут шпионские лодки, когда все катера попрятались! Зато при повороте бинокля сразу и трубы исчезали, и рокот утихал, и волны сглаживались — милости просим в «Ермак», уважаемые шпионы! Но после этой мирной картинки опять не терпелось повернуть бинокль — интересней, когда страшно.
За нашими спинами раздалось:
— Эй, караульные!.
— Стой! Кто идет! — окликнул Задоля.
— «Загадка»!
К нам пробрался Алька, весь мокрый, в ботинках, в робе и с закопченным ведром в руках.
— Вот вы где! Ух, как вы хорошо устроились! — позавидовал он. — Кто в сапогах — черпните воды!
Все мы были в сапогах, но вылез из-под плащ-палатки, как цыпленок из-под клушки, я — мне очень хотелось услужить Альке, этому странному, какого-то не нашего роду-племени пацану, к тому же я, собственно, и пригласил его, а значит, и шефство над ним мое.
Подступиться к воде было не просто, но я умудрился с пенька поймать волну и помог художнику дотащить ведро до шалаша дяди Вани, возле которого, к моему удивлению, уже разгорался костерок и стоял набитый чем-то рюкзак. Оказалось, что Алька давно знает и про шалаш, и про дядю Ваню, и даже как-то пил тут с ним чай и слушал его истории.
— Бушует море, — сказал Алька.
— Да-а!
— А знаешь, почему оно бушует?
— Ветер.
— Конечно, но ветер — это внешняя причина, а вот почему само море? — уточнил Алька.