Я дружу с Бабой-Ягой
Шрифт:
— Конечно. А как на море?
— Спокойно. То есть бушует, но спокойно.
— Понятно. — Филипп Андреевич задумался. — Какая-то абракадабра! Что ж, разберемся на месте. Ушки-на-макушке, будешь проводником. Мичман Чиж, Ринчина ко мне и пятерых подводников. И пока — ни гу-гу! Слышь, Земноводный?
— Есть, товарищ Саваоф! — отдал тот честь.
Давлет хмыкнул.
Я вел отряд тем же путем, каким шли мы с Алькой, и все с надеждой думал, что вот-вот он попадется навстречу. Всем я показывал то, что показывал мне Алька, но никто не дивился чудесам и все растерялись, не
Но маленькое открытие произошло.
Носившийся по лесу, как лось, Ринчин обнаружил на самой горе, в молодом сосняке, тропу, идущую из глубины тайги в сторону лагеря. Он окликнул нас. Я высказал предположение, что это дорожка дяди Вани-заики, протоптанная им за двадцать лет. Филипп Андреевич согласился и, в конец обеспокоенный, заключил, что с Алькой что-то случилось между третьим чудом и вторым.
— Поднимаем народ! — сказал он.
Мы вернулись по тропе. Она оборвалась у помойной ямы за камбузом. С карканьем шарахнулись от нас вороны и расселись по ближайшим деревьям. Одна, бесхвостая, валялась на дне ямы — или отравилась хлоркой, или ее подшиб кто-то из наших.
Построенному по тревоге личному составу, одетому из-за прохлады и сырости разношерстно, Давлет обрисовал ситуацию и поставил задачу прочесать лес от лагеря до второго залива, обследуя каждую корягу и рытвину. Мобилизуются все подводники, варяги и половина дежурного экипажа. Остается лишь мичман Чиж со взводом аборигенов. Юнги с настороженным оживлением приняли известие, от которого пахнуло чем-то военным.
Филипп Андреевич распределил участки, и лагерь растворился в лесу. Некоторое время доносились голоса, потом все стихло — сотни людей как не бывало
Видя, что я валюсь с ног от усталости, мичман Чиж задержал меня на ГКП, отправив на «Маяк» Земноводного. Сквозь тревогу об Альке у меня пробивалась тревога о Задоле.
— Товарищ мичман, вы будете ругать Мальчика рилла за то, что он отпустил меня? — спросил я тоном провинившегося.
— Нет, ругать не буду! Я ему просто наряд вне очереди влеплю — гальюнчик драить!
— Влепите лучше мне!
— И тебе влеплю!
— Но ведь он...
— Разговорчики, Ушки-на-макушке! — перебил мичман. — Следи лучше за «Маяком». Твой пароль — «Ребус»! Пароль поста «Шлагбаум» — «Кроссворд», Автобуса» — «Шарада»! Запомнил?
— Так точно!
— Дерзай! — И мичман Чиж сбежал по лестнице на плац, где толпились осколки личного состава.
Я вынес на балкон один из двух стульев, сел и, облокотившись на перила, уставился в бинокль на мыс. Там было пусто. Барашков стало поменьше — ветер, кажется, развернулся и ослаб. Медленно опуская бинокль, я наткнулся на «Крокодила». Он стоял боком, почти не удалившись с утра от берега. К носу его, поперек, пристало бревнышко — и было полное впечатление, что «Крокодил» держит его в зубах.
Звякнул телефон.
— «Ребус» слушает!
— Говорит «Кроссворд»! Только что «Шарада» сообщила, что там появилась группа в зеленой форме, человек десять. Рассматривают залив. Ждем указаний. Постовой Ронжа!
— Вас понял! Минутку! — И я крикнул: — Товарищ мичман, на перевале — чужие в зеленом! Звонила «Шарада»!
На миг мичман Чиж замер, а в следующий миг стоял уже у телефона. Заново выслушав доклад, он распорядился:
— «Кроссворд», немедленно передай «Шараде», чтобы в случае атаки отступила к вам! Мы идем! Как поняли?.. Все! — Мичман Чиж бросил трубку, выскочил на балкон, потянулся было к рынде, но, прикинув, наверное, что из-за десятка неприятелей не стоит поднимать паники, живо порхнул на плац. — Все ко мне! Все, кто есть! И дневальные, и камбузники — все! Быстрее! — закричал он и затопал так, что гравий брызнул из-под ног.
Набралось человек пятнадцать. Некоторых я не знал — в последнее время прибыло много новичков взамен сбежавших, которые не пожелали ходить строем и мыть посуду.
— Сейчас вы — ударный кулак! — в лоб заявил мичман Чиж. — На перевале подозрительное движение. Делаем вылазку. Не исключена потасовка! Ремнями только угрожать, но не пускать в ход! Учтите! Только угрожать!.. Ушки-на-макушке, без моего распоряжения — ни шагу с ГКП! И никаких туалетов! Ясно?
— Ясно!
— Вперед!
И «ударный кулак», на бегу расстегивая ремни и обматывая ими кисти, скрылся за кубриками. Я чувствовал, что наказ мичмана не пускать в ход ремни — пустой наказ, потому что невозможно будет в стычке лишь размахивать ими бездейственно.
Я позвонил на пост «Шлагбаум».
— «Кроссворд»?
— Да.
— Говорит «Ребус». Группа вышла. Сообщите дальше!
— Есть!
Слева прочесывалась тайга, справа назревал бой, на мысу продолжал мотаться шест, требуя, как дядя Ваня-заика, внимания к себе, — вокруг заваривалось что-то необычайное. А я был в центре! И один, как капитан на мостике корабля, идущего на всех парах навстречу шторму! Правда, где-то в трюме обливался потом кочегар Егор Семенович, но даже врачихи не было — увезла в поселок больного с ангиной. Некоторое время я важно и гордо смотрел то туда, то сюда, словно решая, где важнее и куда крутануть штурвал.
Крутану-ка на пост «Шлагбаум». Я позвонил.
— Говорит «Ребус»! Наши прошли?
— Нет пока!
— Значит, они прямиком. Отбой!
С камбузной лестницы скатился еще один, где-то промешкавший, юнга. Пробегая по мостикам, он заглядывал в кубрики и что-то выкрикивал. Я узнал Сирдара.
— Эй, ты чего остался? — спросил я.
— Ушки-на-макушке! — выпалил он, запыхавшись. — Мичман срочно требует тебя на камбуз!
— Какой мичман?
— Чиж, конечно!
— Они же на перевал рванули!
— Передумали! Решили в камбузе засаду устроить! И открыли военный совет! Тебя зовут!
— Зачем?
— На совет! Ты же вон какой шустрый! — впервые за все время польстил мне Сирдар.
— Хм!
— Жми давай! — Но я колебался. Мне и приятно было, что меня зовут на военный совет, и как-то не по себе, потому что советчик я в таких вопросах неважнецкий, несмотря на шустрость. И потом, почему на камбузе, а не в лесу устраивать засаду, зачем пускать противника на территорию лагеря? Все это у меня перепуталось, и я не мог ни на что решиться. — Тебе что, записку от мичмана принести? — разозлился Митька.