Я - хороший!
Шрифт:
— Мама! — Звонкий, тревожный девчачий голос раздался вдоль реки. — Я боюсь, не вздумай перебираться на ту сторону!
— Ягненка ведь жалко, доченька! Если не забрать, то умрет от холода там… Что будет — то будет. С божьей помощью, я пошла…
Стоящая на берегу девчонка, крепко зажмурив глаза, поняла в тот миг, как могут нестерпимо долго тянуться секунды и минуты… А когда мама, завернув маленького барашка в полы пальто, вновь шагнула на шаткие мостки, девочка снова «умерла-воскресла» от страха.
В это время овечка, носящаяся вдоль
— Ох уж, эти мамы… Ради ребёнка готовы в ледяную воду прыгнуть… — мама остановилась на полпути и, нежным, тихим голосом, начала успокаивать овечку. Поцокала языком. — — Иди сюда, стой здесь, душенька, подожди… Сейчас я отнесу твоего барашка и вернусь за тобой! Не прыгай в воду — сгинешь, и оставишь сиротой своё дитё…
Будто подействовал голос мамы: овечка не перестала блеять, но от мостков уже не отходила. Мама сначала вручила барашка дочери, затем вернулась к овечке, второй раз по этим шатким мосткам. Одним движением вскинула её на свои хрупкие плечи и повернула назад.
Какое там расстояние? Пусть будет пятнадцать-двадцать шагов… Это когда девочка станет взрослеть — поймёт, насколько длинны и коротки километры. А сейчас она в волнении стояла на грязном берегу в ожидании мамы, которая продвигалась по шатким и скользким мосткам, стараясь не смотреть на воду, переставляя потихоньку ноги. Как долго тянется время! Как трудно даются шаги… Как неспокойно ведёт себя на плечах овечка… Как страшно гудит вода под ногами, почти задевая темной, бурлящей гривой шаткие дощечки мостков…
Если девочка снова зажмурит глаза, как в первый раз, то ей кажется, что мама исчезнет и она останется одна на всём белом свете с этим ягненком на руках. От таких мыслей, не понимая что делает, девочка кладёт барашка на землю, делает шаг в сторону мостков. Видимо, страх потерять единственного родного человека был сильнее чувства безопасности, она ступает ногами на скользкую трубу вначале мостков. Шаг, другой, третий…
В эту секунду она сначала услышала тихий, но внятный стон: «Не вхо-о-оди!», затем увидела побелевшее лицо матери, перевела взгляд под ноги. Под ногами завораживающе текла мутная, темная и грязная вода. Она и приняла в свои объятия упавшую от головокружения девочку…
…Оказывается, берега той реки сделаны из облаков. Эти облака похожи на кудрявую шерсть ягненка. И пахнут также. Ещё умеют говорить, повторяют слова мамы: «Ох уж, эти мамы… Ради ребёнка готовы в ледяную воду прыгнуть…». А девочка им отвечает: «Если надо будет, я ради мамы тоже прыгну в воду и в огонь войду!» Она снова и снова шепчет эти слова. И кажется, что этот шёпот эхом бьется об шерстяные облачные берега…
Потом деревенский люд удивлялся: «Вы не только сами, но и ваши овечки родились в рубашках…» А у неё почему-то в этот момент вертелся в голове только один вопрос: «Как же эта овечка перебралась на тот берег до того, как объягнилась?»
Вот и сейчас, когда она смотрела на гладкие и скользкие камни горной реки, посетила мысль: «Как же эта овечка перебралась на тот берег до того, как объягнилась?»
— Доченька, — прервала воспоминания дочери пожилая женщина. — Зятёк, наверное, потерял нас. Пойдём обратно!
— Да, мамочка. Пойдем! Вот сейчас дойдём до тропинки, а затем я тебя возьму на спину и понесу на горку до машины, не хочу, чтобы твои ноги нагружались.
— И так уже вся деревня говорит, что «тебя дочь с зятьком на руках носят», — голос женщины предательски задрожал. И чтобы слезы счастья, переполнившие ее глаза, не перелились, запрокинула голову и стала смотреть на кудрявые облака.
В этот миг величественные горы, задевающие своими макушками облака, как будто склонили головы за материнскую гордость. А шумевшие молодыми листочками деревья на склоне горы вдруг на миг перестали шевелиться: «а что, разве от счастья плачут?!» Показалось даже, что горная река в этот миг перестала шумно течь. Стало тихо.
И вновь стало слышно неизвестно откуда прилетевшую эхом божественно-прекрасную музыку…
Почему ты остался жив?
— Мама-а-а-а! — окликнул свою маму, не отрываясь от планшета, сидящий на заднем сидении автомобиля мальчик лет десяти.
— Ау, сыночек? — женщина за рулём снизила скорость машины и бросила взгляд на сына через зеркало. — Ты бы, Замир, прекратил свои игры! Ведь испортишь глаза. Лучше посмотри в окно. Смотри, какая красота вокруг.
— Я не хочу ехать в деревню, мама, — мальчик выключил планшет и отложил в сторону.
— Может обратно в Казань вернёмся? Я уже взрослый, мама! Могу и один пожить, без тебя.
— Сыночек, мы уже поговорили на эту тему. Я уезжаю в командировку на две недели. Я не могу тебя одного оставить так надолго. Уж потерпи немного, сыночек. Свежим воздухом подышишь, бабушке поможешь в огороде. Как только закончу работу, сразу тебя заберу. Мы с тобой потом и в кино сходим, и на футбол свожу, ладно?!
— Ладно… — вздохнул тяжело мальчик. — Только ты постарайся приехать побыстрее, мама.
— Сыночек, в деревне ведь хорошо, на самом деле. С удовольствием побегаешь, поиграешь с деревенскими мальчишками на улице…
— Это, конечно, так… Но только тетя Гуля меня недолюбливает. Постоянно попрекает чем-то. А я ведь ее слушаюсь. И по дому помогаю, и с Ильнуром играюсь. Почему она меня не любит, мама? Однажды она мне сказала: «Из-за тебя вся моя жизнь разрушилась! Рядом с тобой всегда ходит беда!» Я спросил у бабушки: «Что это значит?!» Она мне: «У твоей тетушки Гульнары были дети-близнецы твоего возраста. Они умерли со-
всем маленькими. Вот и вспоминает их, когда тебя видит.» А я все-равно не понял, мама!