Я и моя Тень. Книга 1. Гладиатор
Шрифт:
Бруно смотрит на меня так, словно пытается понять, лгу я, или говорю правду.
– А знаешь, что самое ужасное, Бруно?
Я понимаю, что перестал моргать. Смотрю на него стеклянным взглядом, словно читаю некий текст внутри его головы.
– Самое ужасное, что там… на кладбище… у меня в голове пронеслось, что… возможно, даже и хорошо, что Джимми умер – теперь Розалинд свободна. Она расстроена, в печали… и, возможно, ей потребуется плечо, в которое она будет плакать по ночам. А раз мы оба скорбим…
– Зачем ты говоришь мне все это? – его взгляд больше не пытается меня прочесть. Он просто в эдаком шоке. Стоит и не верит, что слышит все это от меня.
– Просто хочу, чтобы ты понял, Морфи. Я не стану больше трахать Карденас не потому, что это будет некрасиво по отношению к тебе, нет. Возможно, если я захочу, то снова всажу ей, как раньше. Я не стану ее трахать… потому что не хочу собирать объедки с твоего стола. А вот ты не побрезговал.
И тут я получаю смачный удар в лицо. Не такой сильный, как у Алиме, но достаточный для того, чтобы я потерял равновесие и плюхнулся в грязь. Прямо на спину.
– Пошел ты жопу, Спенсер! – слышу крик Бруно. – Ты реально псих конченный! Да еще и урод моральный!
Кажется, слышу его удаляющиеся шаги, а сам продолжаю принимать грязевую ванную. Вставать не хочется. Да и сил, если честно, нет.
– Зачем ты наговорил ему все это? – вижу перед своим лицом ладонь. Крупную и сильную. Даже без голоса я бы понял, кто ее обладатель.
– Мастер?
– Хватайся.
Он поднимает меня ноги, когда я даю ему руку и, не веря своим глазам, смотрю на него. Огромного и величественного. Он смотрит на меня так, словно и жалеет, и… что-то еще.
– Ты наговорил ему… всякого.
– Правду, по большей части.
– Слишком уж преувеличенную и почерневшую.
Я пожимаю плечами.
– Я потерял сегодня друга, Мастер, - опускаю глаза, глядя на грязь. Ощущаю, как эта самая грязь стекает по моей спине. – Бруно… он неплохой парень. Но я почувствовал…
– Что он пытается затесаться к тебе в друзья?
Я поднимаю на него взгляд и вижу нечто, похожее, как и обычно, на улыбку.
– Я тебя понимаю, - кивает он. – Проще держать от себя людей подальше. Чтобы потом не грустить об их утрате.
– Вы и правда меня понимаете.
И тут он улыбается.
– Я жду тебя завтра. Рано утром. Прямо на рассвете.
И мое лицо расплывается в широкой улыбке.
– Ты был молодцом, - получаю хлопок по плечу, а затем лицезрею широкую спину Мастера, плавно удаляющуюся от меня в противоположную сторону. – На рассвете! – напоминает он, едва я отворачиваюсь, чтобы пойти домой.
***
Дома меня ожидает сюрприз.
– Мисс Флаэурс? – спрашиваю я, едва переступаю порог своего дома.
Она сидит на диване перед камином и греется. Вся ее одежда мокрая до нитки. Мокрая настолько, что повторяет каждый контур ее тела. И лишь теперь я вспоминаю, насколько она раньше казалась мне сексуальной.
Ее слипшиеся мокрые волосы, прилипшие к лицу, казались мокрыми даже не от дождя, а от слез, которые, бьюсь об заклад, имели место быть. Она плакала. Это точно.
Но, едва я произношу ее имя, как она вскакивает, словно провинившаяся ученица при виде учителя. Разворачивается и смотрит на меня. Ее трясет, и она готова разрыдаться. Обнимает себя за плечи то ли от холода, то ли от волнения, и продолжает смотреть на меня. Я слышу, как Боб закрывает за мной дверь.
– Вы мне диван намочили, - говорю я, снимая прямо на пороге свои сапоги, чтобы не нести в дом грязь. Туфли мисс Флауэрс тоже остались на пороге, но уже были очищены от грязи. Нина постаралась, я полагаю.
– Прости, Маркус, - она посмотрела на диван, воспринимая мои слова всерьез и, кажется, расстроилась еще сильнее, хотя дальше было уже попросту некуда. Потому я закатываю глаза.
– Я просто… пошутил. Это Вы простите, глупая шутка, - я иду к ней, хотя мечтаю избавиться от грязной одежды и нырнуть в ванну. – Как Вы узнали, где я живу?
– Джимми… сказал, - и ее губы дрожат. Затем она кривится, жмурится, и рот искривляется в гримасе боли и чудовищной скорби.
– Вот черт, - шепчу я, глядя в спину уходящего на второй этаж Боба. – Только не плачьте, мисс Флауэрс.
Я зачем-то иду к ней, вот только не знаю, зачем. Обнять ее? Похлопать по спине? Что?
– Спенсер, - она мотает головой и хмыкает, - те дети… они…
– Их бы бросили к животным, если бы я…
– Я знаю! – кричит она и бросается на меня. Крепко обнимает, прижимаясь ко мне всем телом. Щекой я чувствую ее мокрые волосы, а грудью – ее хрупкую, прильнувшую ко мне, не менее мокрую, фигуру. Ее руки обвивают мою шею, но не нежно, а крепко. Именно так, как делают люди, когда им очень больно.
Не зная, что делать, я решаю тоже ее немного приобнять, хотя мне и было чудовищно неловко. Я совсем слегка кладу руки ей чуть ниже лопаток, и она тут же отстраняется и отбегает на три шага, чуть было не попав ногой в камин.
– Прости, я… я сама не своя. Не знаю, что на меня нашло, я… - она мотает головой. – Я хотела пойти домой, но… но я просто… не могу, Маркус! Понимаешь? Не могу там находиться!
Я сглатываю.
– Там все… все там напоминает мне… наводит на мысли…
Кажется, она и правда начинает сдавать. Она теребит свои мокрые волосы, переминается с одной ноги на другую, не знает, куда деть взгляд.
– Вам предлагали сухую одежду, ужин и горячую ванну? – спокойно спрашиваю я. Она недолго думает, затем кивает.
– Тогда почему Вы?..
– Это… как-то… неуместно. Разве нет? – она смотрит мне прямо в глаза. Между нами где-то десять лет разницы. Но сейчас она совершенно не кажется мне более умудренной опытом, более мудрой и умной наставницей. Именно сейчас она кажется мне чудовищно тупой.
– Уместно заработать пневмонию?
Она неуверенно, стоя с раскрытым ртом, пожимает плечами. Снова обнимает себя за плечи.