Я и моя Тень. Книга 1. Гладиатор
Шрифт:
– Спенсер? – слышу недоумение в голосе Корделии.
– Зачем? – задает вопрос Эбби, но все же берет букет.
– Я делаю, наконец, то, что должен был сделать еще в школе, - в горле засуха еще покруче, чем в Сахаре. – Хочешь сходить со мной куда-нибудь?
– Куда? – она улыбается и издает смешок.
А я осознаю, что никаких мест, кроме как таверны, даже и не знаю.
– В парк… или еще куда-нибудь. Вряд ли здесь есть кино, или театр, а тем более клуб…
Я затыкаюсь, когда она
– Да куда угодно, - тихо произносит она, и у меня внутри словно разливается странное тепло.
Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза даже тогда, когда Престон демонстративно бросает свою чашку на блюдце и выскакивает из-за стола.
Никогда еще взгляд Эбби не был таким… как сейчас.
Глава 30
Глава 30. История волка
– Она была чертовски красива! Пухленькие губки, большие карие глаза и маленький аккуратный носик, немного вздернутый. Длинные каштановые волосы… блестящие, красивые… и, черт, как же они пахли! Да и она сама, смекаешь?
Я медленно иду за Хейзелсмоуком и слушаю его рассказ.
– Да, смекаю.
Он останавливается.
– Переруби эту хрень, - говорит он, и я подхожу к непонятно откуда взявшейся лиане, перетянувшей нам дорогу. В принципе, можно было бы и пригнуться, но я знаю, для чего он заставляет меня делать это.
Вытягиваю руку в сторону, и она тут же покрывается черной материей, а затем вырастают длинные черные когти. Перерубить лиану получается с первого раза. Словно ленточку ножницами на открытии.
– На чем я остановился? – чешет он репу.
– На том, что ее волосы вкусно пахли.
– И не только волосы, Марки! Вся она! Смекаешь? – и он продолжает идти. Я – за ним. – Наверное, ее можно назвать моей первой любовью. Знаешь… даже если бы я знал, какой болезнью она меня наградит тогда… все равно бы не пошел на попятную!
– Трипака от нее поймал что ли?
Хейзел засмеялся.
– Нет, парниша. Хоть я и не знаю, что именно ты сказал, но подозреваю, что ты о той херне, от которой член вздувается, покрывается пузырями, и какая-то черная хрень течет?
Меня немного перекосило.
– Я таких болезней не знаю… но… наверное…
– Я болел разной дрянью, но все это было излечимо – магия, травки, вонючие мази, от которых только и хочется, что блевать. А еще настойки разные, после которых в сортир через по семнадцать раз на дню бегаешь. Все это лечится, смекаешь? – он откашлялся, вытер рот рукавом и продолжил: - А вот та малышка… наградила меня другой болезнью. В прочем… ты же видел.
Меня осенило.
– Так… ты не родился таким?
Хейзел заржал так, что с ветвей взлетели перепуганные птицы.
– Ты думал, что мои
Он продолжает смеяться, и потому мы стоим. Он ржет, а смотрю на него. Становится тоже немного смешно. Но не потому, что он смешно пошутил, а просто от вида охотника и звука его смеха.
Наконец, он проржался, шмыгнул носом и харкнул в сторону от себя.
– Нет, браток, ликантропия не передается по наследству. Хотя бы потому, что детей ликантропы иметь не могут. Смекаешь?
Киваю.
– Печально, - пытаюсь я ему сочувствовать.
– Отнюдь! – громко вскрикивает он. – Я могу пялить всех баб без разбору, и ни одна от меня не залетит! Даже не нужно принюхиваться, когда у них течка! Хотя… откровенно говоря, на таких у меня тут же встает, и ничего поделать с собой не могу. Смекаешь, сколько у меня детей бы было за все эти семьдесят лет?!
– Семьдесят?!
– Да… - грустно чешет он затылок, - я уже не самый молодой волк… однако, - хитро улыбается, - еще ни одному самцу проигрывать не приводилось! Если б ты знал, какие у меня были стаи!!!
Я хмурюсь.
– А… - он вдруг понимает, что мои знания об оборотнях весьма скудны. – Короче, первые лет пять-шесть молодые ликантропы в людей не превращаются. Бегают по лесам, считая себя настоящими волками. Я провел в шкуре волка всего четыре с половиной года. Можно даже сказать, что я вундеркинд.
– Ты четыре года был волком? То есть… совсем волком? В смысле…
– Да-да! Я именно это и сказал, разве нет?! – он смотрит на меня, как на идиота. – Зачем ты переспрашиваешь все то, что я говорю? У тебя со слухом проблемы?
– Да нет…
– Тогда я не понимаю, - он почесал свой подбородок. Яростно и быстро. Словно собака, чешущая себя за ухом. – Четыре года я реально считал себя волком, совершенно позабыв о человеческой жизни. Трахал волчиц, жрал зайцев, таскал овечек с деревень, нападал на коров, несколько раз защищал стаю от людей, и потому вскрыл немало глоток. А затем… память стала возвращаться. Медленно. Сначала я даже не понимал, что это за воспоминания. Сначала пришли самые ранние воспоминания. Из детства… странно, что я все это тебе рассказываю.
Вдруг он разворачивается и продолжает идти. Я, естественно, – за ним.
– Да нет, мне интересно! – говорю я ему, и не лгу. Мне реально было интересно послушать про то, как человек становится оборотнем. – А как она обратила тебя? Укусила? Или резанула когтями?
Он вновь усмехается.
– Не то и не другое. Стать оборотнем непросто… и не у всех ликантропов есть такой дар – обращать в себеподобных. Вот у нее… у нее он был. А я… даже и не знаю, как это делается.
– В смысле, ты не помнишь?