Я и все остальные
Шрифт:
Вторая подача – бац! Третья подача – щёлк, щёлк и бац! Далее – щёлк, щёлк, бац, бац и ба-бац! Китаец бьёт без объявления войны, мячи приёмами каратэ сыплются мне в пузо, в глаз, в лоб; я мечусь у стола, кланяюсь направо и налево как нубийский раб, уже почти не потею – нечем! Его арсенал завораживает, а процент попаданий… к чёрту процент попаданий! Последние пять подач я играю в отупелом трансе отчётливого поражения, моя воля не то чтобы сломлена – она бессильно пожимает плечами.
Я оценил его благородство: большинство перестают стараться, когда выигрывают последнюю партию с перевесом в шестнадцать очков. Он не перестал – за его
Его широкая бурятская морда расплывается в улыбке, но не злорадной, а простой; мы пожимаем руки. Его рука сухая и крепкая, моя уставшая и мокрая. Со стороны, должно быть, я выгляжу довольно жалко. Как иероглиф «простофиля», например.
– Ты маладес, карашо! – он показывает большой палец.
– По-моему, я говно, – бурчу я.
Он смеётся:
– Нет, карашо. Приходи завтра, ещё играть.
– Где вы тренировались?
Он разводит руками:
– Здесь. Здесь давно играть.
Он уходит в чайхану пасти свои курдючные отары, или собирать мотороллеры «Хонда», или мариновать острую капусту для рабочего класса; а я сажусь на мотоцикл и еду в кемпинг за ужином и холодным пивом. Мне тридцать один, ему – семьдесят.
Белый ангел, чёрный ангел
Всё началось с грыжи. Она поселилась где-то в нижнем отделе моего понемногу растущего с годами живота, вела себя поначалу скромно, но потом взяла привычку выпячивать своё «Я» и беспокоить мелочными капризами. Хирург в городской поликлинике бесцеремонно потыкал меня пальцами и буднично выписал направление на плановую операцию. И когда оттягивать час «Икс» стало уже невозможно, я собрал вещички, ворох анализов, остатки мужества и сдался врачам.
Городская больница скорой помощи – это проходной двор. Так говорили все, кто там побывал. Меня пугали бичами, злыми пьяными докторами, едва ли не вшами и тупыми скальпелями. Должен сказать сразу: ничего из перечисленного мною обнаружено не было. С бичами как-то справлялись; врачи были трезвыми и достаточно корректными (по суровым российским меркам); мифические вши себя не обнаружили.
И всё же метко окрещённая народом «тысячекоечная» – отнюдь не санаторий. А скорее, профилакторий: тщательная, добротно выполненная профилактика чересчур светлых планов на будущее. Когда одолевают радужные мечты или бескомпромиссные амбиции, всегда полезно вспомнить про городской стационар.
В то время как на верхних этажах больницы, по слухам, сверкал белизной и свежей штукатуркой недавний евроремонт, в нашем отделении стоял тяжёлый и всепроникающий дух соцреализма. Облупленная краска на стенах, перекосившиеся тяжёлые двери, больше половины коек – старые добрые скрипящие «сеточки», охотно провисающие в середине и не дающие спине ни малейшего шанса расслабиться. Наша палата была выдающейся: она состояла из двух смежных комнат, одна из которых была маленькой, а вторая – крошечной. В первой стояло четыре койки, а во второй лишь две; зато во второй имелся умывальник. Итак, на шестерых пациентов было две розетки с переменным током, два постоянно открытых окна (жара-июль!) и бесконечное количество терпения. В обеих комнатах на стенках висели загадочные аппараты, по форме напоминающие плоские груши-мутанты, размером с виолончель. Поговаривают, что это были ионизаторы воздуха, а возможно – ультрафиолетовые фильтры. Так или иначе, они не работали.
В припадке рациональной мудрости архитекторы сотворили лишь одну туалетную комнату на этаж. Впрочем, нет – их было две, по одной на каждую из гендерных букв русского алфавита. Поначалу такая лаконичность угнетала, но позже я оценил смекалку советского инженера: большинство больных были лежачими или сидели на жёсткой диете – поэтому очередей к унитазу никогда не было. От описания самого узла я откажусь по соображениям приличия, скажу лишь, что он отпугивал. Скорбный листок на пожилом кафеле напоминал страждущим, что за курение в туалете полагается выписка без больничного. В подтверждение серьёзности своих намерений администрация наглухо задраила окно, а ручку отвинтила. Поэтому все курили в туалете без вентиляции, оставляя за собой щиплющий глаза смог.
Мой ближайший сосед был весьма общительным дедом с дырками в животе. Он сразу заявил, что жизнь его многому научила и сделала мастером на все руки. И действительно, он мастерски испускал самые разнообразные звуки буквально из всех своих телесных отверстий, как во сне, так и наяву. Каждый день в него заливали через капельницу шесть огромных бутылок прозрачного лечебного снадобья, которое немедленно вытекало через дырки в животе прямо на матрас. Дед не унывал, подшучивал над медсёстрами и хвастался внучкой, которая, как оказалось, по своей журналистской практике брала интервью у самого Никиты Михалкова.
Койку в дальнем углу занимал молодой коммерсант с круглым улыбчивым лицом, не так давно расставшийся с острым перитонитом. Он любил сериалы «про ментов» и казённые прибауточки. Проработав какое-то время в «органах», он уволился и теперь очень старался быть со всеми, как это говорят англичане, «найс». Это был не самый плохой из виденных мною бывших «ментов», и он мог бы быть совсем приятным человеком, если бы не та строевая поспешность, с которой он выдавал свои житейские каламбуры. Они, видимо, теснились у него в голове на переднем плане подсознания и всегда были готовы к немедленному использованию. Отрапортовав очередное нечто, типа «если бы да кабы во рту росли грибы, то был бы это не рот, а целый огород!», он расслаблялся и удовлетворённо оглядывал окружающих. Казалось, в конце ему очень хотелось ещё и козырнуть, но он воздерживался.
Третьего пациента привели под руки, он был в плавках, носках, с трубочкой в боку, дрожал и тяжело дышал. Его «Волга» провела неожиданный раунд японской борьбы сумо с развозным фургоном, лоб в лоб на встречной полосе, погибла бесславно и насовсем, оставив хозяину на память лёгкий ушиб почки и виска, царапину на локте, а также частичную амнезию. Парень оказался невероятно крепким: проспал без перерыва два дня, а на третий вскочил, заявив, что полностью здоров и где, чёрт возьми, его ботинки. Наверное, «Волга» – хорошая машина.
Четвёртый обитатель нашей комнаты был похож на суслика, который не мылся неделю (если бы суслики вообще мылись). Он сразу же занял первое место в чемпионате по числу трубок, торчащих из туловища – в них постоянно циркулировали жидкости всех оттенков жёлтого цвета, выливающиеся в стеклянные банки с хромированными ободьями. Если бы мы не знали, что у него в двух местах ножом пробито лёгкое, то решили бы, что он просто ловко гонит самогон. На вопрос: «Кто тебя так?» он с духовым хрипом грустно ответил: «Жена».