Я и все остальные
Шрифт:
Зачем они здесь, в посёлке? Здесь часто тревожно и шумно, здесь чужие собаки, и от людей пахнет резко и гадко: бензином, аптекой, канифолью, перегаром, ржавчиной, помоями, несвежей рыбой, железом, краской, одеколоном, дымом… Здесь есть женщины, они пахнут слабостью и едой. Здесь есть дети! Эти пахнут
Но хозяин уже сошёл на берег, и его не удержать. И Лубдулан бежит, скользит по влажной траве за сапогами, за родным запахом. Скользит, удивительным образом не оставляя следов.
Утром встречали баржу… Лубдулан ощущает себя лишним на этой ветхой пристани, среди пёстрой толпы местных зевак, приезжих спиртоносов, пропахших мазутом речников; среди остро воняющих сургучом бандеролей, гулких бочек, пыльных тюков, среди неумолчного говора и звонких рукопожатий. Огромная рыба-машина лежит в воде, красит её удушливой нефтью, пахнет и рычит. Зябко и бессмысленно. Убежать бы отсюда – в мягкую тайгу, в мох и травы, в шорох и капли росы, в этот волшебный аромат смолы, хвои и охоты…
Но Дядя Петя ждёт племянника. Да не одного, а с новою женой. Вот учудили – свадебное путешествие… И куда – в тайгу! Точнее, так – свадебное путешествие на Чёрное море, в Геленджик, – но через тайгу. Длинные, длинные отпуска у норильчан – три месяца делай что хочешь, а ещё и дорогу государство оплачивает. А то, что жёнку решил с собой взять – так оно правильно, пусть баба с лесом знакомится, пусть привыкает к природе, к просторам. Ведь, поди, городская, ничего ж не умеет.
Так думает дядя Петя, расплачиваясь в сельпо за консервы, сахар, соль. Продавщица нет-нет, да кинет на него взгляд искоса: охотник этот дурным своим характером всем известен; охотник замечательный, а человек… ну да бог ему судья. Все что-то слышали про историю дяди Пети, но расспрашивать здесь не принято. Она знает лишь, что придёт время, когда вертолёты соберут охотников-промысловиков с дальних делянок, снесут всех в Ярцево, на базу, и когда пушнина и рыба будут оплачены и «кукурузник» стрекозой допрыгнет сюда – тогда придёт к ней дядя Петя опять и накупит водки, свяжет бутылки бечевой в «паровозик» и потащит по земле, негромко напевая что-то под нос. Бутылки будут прыгать на кочках и звенеть, а дядя Петя бормотать нараспев своё любимое народное:
На фактории СымИзломался движок,Электрический онВырабатывал ток…Прохожие будут идти мимо, ухмыляться; кто-то оглянется с недоумением или брезгливостью – вот эти-то как раз приезжие; эвенки одобрительно покивают широколицыми головами и помашут дяде Пете. А у того – чёткий план на ближайшие два-три дня, и предощущение его вселяет в душу лёгкость и беззаботный свет. На звон бутылок сойдутся в избе старые друзья, и будет праздник. Разве он не заслужил немного забвения?
Всё это проносится в голове у продавщицы в один миг и забывается немедленно. Следующий! А Лубдулан скучает, сворачивается клубочком под крыльцом сельпо, щурится на соседние окна. Растекается фиолетовой тенью по двору, пугает случайную кошку, бредит сном. И засыпает вместе с посёлком. Или только делает вид.
Конец ознакомительного фрагмента.