Я – инопланетянин
Шрифт:
— Моложе? — с задумчивой улыбкой повторила Фэй. — Ты умеешь регулировать свой возраст, Цзао-ван? Научишь меня, как это делать?
Я заглянул в ее повзрослевшее лицо и усмехнулся в ответ:
— Обязательно. Надеюсь, у тебя получится. Все-таки ты правнучка Анай-оола, нивхского колдуна.
— Шамана. Он был шаманом, а не колдуном, — строго поправила Фэй. Потом попросила: — Расскажи мне о монастыре.
На миг передо мной мелькнули стены из древнего камня, одетый снегами хребет, дым курильниц над алтарем, дворик с бассейном и валунами-сиденьями, потом — человеческое лицо: темные агатовые зрачки, бритый череп, бронзовая кожа
— В том монастыре я встретил друга. Аме Пал, так его звали… Он был настоятелем и прожил на склонах Тиричмира много лет — я даже не знаю сколько, шестьдесят или семьдесят… Он был мудрец, философ и провидец. Веришь ли, милая, но он предсказал, что я тебя встречу.
— Разве такое возможно, Цзао-ван?
— Почему же нет? Бывает, завеса времени приподнимается, и мы, увидев цепь причин и следствий, способны предсказать грядущее. Он видел эту цепь. Однажды я пришел к нему в несчастье, и он говорил со мной и утешал, и было им сказано, что я получу когда-нибудь награду. Это и свершилось.
Под башмаками Фэй скрипнули камешки. Голос ее был совсем тихим:
— Я — эта награда, Цзао-ван? — Ты.
Через минуту она промолвила:
— Несчастье, о котором ты сказал… Что-то случилось с тобой?
— Не со мной, девочка. Самое страшное, когда несчастье приходит не к тебе, а к твоим близким. К тем, кто тебе дорог.
— Расскажешь?
— Расскажу, но не сейчас. — Я остановился и поглядел на трещину, казавшуюся бесконечной. — Сейчас ты помолчи. Мне нужно сосредоточиться.
Кажется, я мог открыть канал. Это ощущение было сродни тому, какое испытываешь в абсолютно темной, но знакомой комнате, привычной до мелочей: тут, справа, стол с компьютерным экраном, дальше — кресло, диван и дверь, а слева — окно и книжные полки, и, если сделать пять шагов и вытянуть руку, нащупаешь что-то знакомое — скажем, «Историю Древнего Рима» Моммзена. Пять шагов, но не больше — на шестом стукнешься о стену и разобьешь себе лоб… Точно так же я чувствовал, что могу перенестись метров на двести — возможно, и далее, но там подстерегает опасность. Телепортация, в сущности, элементарный процесс, почти не зависящий от среды, однако среда в Анклаве была уж слишком необычной. Но, кажется, она менялась — ведь прежде я и помыслить не мог об этом способе перемещения… Или все дело в эоите? В том, что я приблизился к фонтану неиссякаемой энергии?
Так ли, иначе, но я понимал, что в силах совершить прыжок и перебраться через трещину. Наша прогулка рядом с провалом меня не тяготила, но все же я предпочел бы гулять с моей феей в местах поприятнее, где-нибудь под кронами дубов или секвой. Ну, это от нас не уйдет, мелькнула мысль, и я повернулся к девушке.
— Собери арбалет и достань бухту троса. Потом я возьму твой мешок и все остальное снаряжение. Попробую перебраться…
Ее глаза округлились.
— Что ты задумал, Арсен? Полезешь вниз с двумя рюкзаками? Я тебя не отпущу!
— Вниз мне не нужно. Я… понимаешь, есть другие способы перемещения, не с помощью собственных ног или машин. Гораздо надежнее и быстрее. Миг, и я на той стороне провала, а ты перебросишь мне стрелу с канатом. Канат — для Макбрайта и Сиада, а за тобой я вернусь. Если смогу.
Фэй вздрогнула и вцепилась в мой рукав.
— Если сможешь? Это опасно, Цзао-ван?
— Нет. На небольшое расстояние неопасно, но, чувствую, отнимет силы. Здесь тяжело открыть канал. Раньше у меня не получалось…
Молча кивнув, она сбросила наземь рюкзак, раскрыла его, вытащила гладкое ложе арбалета. Потом отдала мне флягу, ледоруб, мачете — все, что болталось у пояса и за плечами, кроме ножа и гранат. Я прикинул общий вес. Килограммов пятьдесят… В любом другом месте это значения не имело, но тут, в Анклаве, были свои правила, непонятные мне и потому внушавшие тревогу.
Отложив арбалет на камни, Фэй пропустила веревку в прорезь титанового болта.
— Готов, — выдохнул я и шагнул к краю пропасти. Мир раскололся в беззвучной яростной вспышке. Этот эффект — реакция зрительных нервов на перестройку нейронных связей, что-то подобное экстратокам замыкания и размыкания. В определенном смысле человек — сложнейшая схема из колебательных контуров, линий задержки и центров накопления живой энергии, которой заведует мозг, и этот наш руководящий орган способен настраивать схему на восприятие той или иной реальности. Того или иного измерения в континууме Вселенной, чужих для нас пространств и сфер, где термин «воспринимать» почти теряет смысл… Когда-то я рассказывал об этом Ольге — о многомерном бесконечном Мироздании, чьи грани замкнуты сами на себя и чья структура недоступна разуму, отягощенному телом. Впрочем, такие вещи не останавливали человека ни сейчас, ни в древности: не понимая сути огня, мы пользовались им и кипятили воду или плавили металл, не зная ничего о теплоемкости, энергии и энтропии.
Я материализовался над камнями по другую сторону провала, неловко рухнул на бок и пополз от края трещины, волоча за собой рюкзаки. Этот порыв, почти бессознательный, инстинктивный, оставил меня без сил — не одолев и трех шагов, я замер, уткнувшись лицом в шершавую, покрытую пылью щебенку. Телепортация, конечно, требует энергии, но, в общем, небольшой; чувство такое, будто ныряешь в воду и позволяешь ей себя нести, пока не закончится воздух в легких. Тогда поднимаешься к поверхности… Однако сейчас мне казалось, что я проломился сквозь что-то твердое, неподатливое — может быть, пробил Великую Китайскую стену или хеопсову пирамиду. Результат — не физическая усталость, а нервное истощение, которое лечат покоем, музыкой и сном… Но здесь имелся другой целитель, неизмеримо более мощный, — токи эоита.
Прошло недолгое время, и я осознал, что Фэй кричит; звуки еще не отзывались словами, но крик был тосклив и полон ужаса. Через минуту мне удалось привстать, и я помахал ей рукой, потом сел, опершись плечом о камень, и начал освобождаться от рюкзаков и остальной амуниции.
— Как… ты?.. — долетело через пропасть.
— Нормально, — отозвался я, купаясь в живительных струях эоита. Они текли, пронизывали воздух и наполняли мои оскудевшие резервуары, но этот процесс требовал часа или двух. Впрочем, он мог бы идти и быстрее, если погрузиться в транс.
Поднявшись, я потащился к трещине, с усилием переставляя ноги. Фэй с арбалетом стояла напротив, ее фигурка и побледневшее личико двоились и расплывались перед глазами, черная пропасть разделяла нас, вселяя в меня смутное чувство тревоги. Мне было ясно, что я не хочу расставаться с Фэй ни на минуту, ни на секунду — так, как не мыслишь себя даже на краткий период времени без рук, или без глаз, или без того, что накопилось в памяти. Иррациональное ощущение, но разве мы всегда готовы следовать велению рассудка?