Я из Зоны. Сегодня никто не умрет
Шрифт:
Марина опустила глаза, но я заметил ее яркую улыбку.
– Хам! Хамье! – начала возмущаться тетка.
– Да, и еще, – я повысил голос. – Я понимаю, почему вы так со мной обращаетесь… Что, с солдатика ни копейки содрать не получается?
Я повернулся и стал разглядывать докторшу. Нет плохих профессий – есть гнилые люди, которые портят мнение о профессии. Таких медиков я редко, но встречал. Наглые, чванливые, видящие в каждом больном деньги и только деньги.
– Да я буду жаловаться! Я такое не потерплю, в своем кабинете выслушивать
Я вытащил скованные стальной цепью руки и демонстративно положил их на стол. Наручники гулко ударились о лакированную поверхность. Докторица запнулась, судорожно выдохнула.
– Я имела в виду грязного…
Я провел большим пальцем по уголку рта.
– В смысле немытого…
Марина укоризненно смотрела на меня.
Раздался телефонный звонок. Тетка вцепилась в трубку старого, еще дискового аппарата, словно за спасательный круг. Теперь она имела полное право меня игнорировать. Наигранно стала задавать вопросы кому-то и охать:
– Первая городская больница… Сколько? Все к нам? Нет, хирургов мало…
– Новиков! – раздался вдруг строгий голос начмеда, – хватит людей пугать. Давай вслед за Лысым на рентген. Девушка, не записывайте нас. Зачем зря бумагу марать?
Марина совсем растерялась. Докторша не обращала на нас никакого внимания, усердно сосредоточившись на телефонном разговоре.
– Не волнуйся. Главврач в курсе, – успокоил медсестричку капитан.
Я встал, лихо надел шапку и не удержался – вцепился взглядом в нежные изгибы красивой фигуры Марины. Девушка заметила и улыбнулась.
– Все равно после обследования зайдите обязательно, – тихо сказала она.
Врачиха за соседним столом охнула – то ли от информации, которая поступала по телефону, то ли от приглашения Марины. Но, к сожалению, я знал, что в приемное отделение обычно не возвращаются. Оформил документы – и дальше по этапу: обследования, доктора узкого профиля.
– Зайдет, – пообещал капитан. Потом, дождавшись, когда мы отойдем подальше, разнося грязь по чистому линолеуму, добавил:
– Через много лет…
И тут я понял, что он специально так сделал. Полковник, наоборот, при посторонних меня унижал. Думаю, с теткой-докторицей он нашел бы общий язык.
Капитан же – красава. Подождал. Не стал обвинять меня. Хотя я все равно интуитивно чувствовал опасность, исходящую от начмеда. Сейчас он, словно дикобраз, ощетинился: дай ему повод, и свернул бы мне шею, как ребенок непонравившейся кукле.
Предстояла очная ставка с Крысом. Шансов доказать собственную невиновность у меня было мало.
– Стой.
– Сергей Палыч, я Трофимыча не трогал, – выпалил я.
– Лицом к стене, сволочь! – это уже крикнул Махлюков. Он выполз из-за железной двери, а за ним, как овца на привязи, – Лысый.
– Говорят, челюсть сломал! – пожаловался полковник капитану. – Клянусь честью офицера, посажу я твоего дезертирчика.
– Напомню, товарищ полковник. Новиков – не дезертир. Убийца – это да. Терять ему нечего, так что…
Начмед, в процессе разговора, расстегнул мне наручники. Я растер запястья. Полковник, конечно, не испугался, но замолчал. Лысый же сжался, словно хотел спрятаться. «Боится? – злорадствовал я. – Неужели я такой дегенерат, что даже «дед» стал меня опасаться? Приятно. Очень приятно, когда тебя боятся».
– Ты что творишь, капитан? – зашипел Махлюков.
– Снимаю наручники. Рентген не терпит металла.
Меня толкнули в помещение, где делали рентгеновские снимки.
– Раздевайтесь, – услышал я команду.
Я с тоской посмотрел на зарешеченные окна, за которыми жил своей жизнью маленький, заброшенный всеми городок, который держался только на сталкерах и торговцах. Крайняя точка подобия цивилизации. Городок, застывший на перекрестке времени, в восьмидесятых, когда я даже в проекте еще не существовал.
Меня «засветили». Почему-то вспомнился один случай. Привели нам как-то солдатика, который случайно проглотил иголку. Сидел он на кровати, штопал носки, держа во рту иголку, а тут зашел офицер. Солдатик испугался, вскочил, ударился об второй ярус кровати и от страха проглотил эту иголку.
Привезли парня, сделали снимок и очень удивлялись. В кишечнике бедолаги обнаружили штук пять острых игл. Так ему кличку и влепили – Глотатель.
Наручники мне все же надели. Начмед контролировал ситуацию. Он не стоял за моей спиной, не толкал, но меня не покидало ощущение, что, стоит мне рыпнуться, мне в тот же момент сломают хребет.
Часы в коридоре показывали одиннадцать. День. Солнышко начинало припекать – пока еще скромно, словно боясь спугнуть людей, которые привыкли за долгую зиму к холодной погоде.
Мы поднялись по лестнице. Отделение хирургии встретило нас суетой: бегал медицинский персонал, мимо пролетел доктор, возмущенно общаясь с кем-то по мобильнику.
– Что-то случилось, – встревоженно сказал я.
– Ты, вопросы не задавая, быстро зашел! – Полковник ждал меня у дверей в палату.
Я хотел сказать, что это был не вопрос, а утверждение, но водоворот событий начал раскручиваться все сильнее и сильнее.
– Я попрошу всех выйти, идет следствие, – с пафосом заявил полковник.
Я застыл у порога, заглядывая в помещение. Несколько убогих кроватей. Крепкий бородатый мужик в спортивном костюме поставил пакет с апельсинами на стол, что-то сказал лежащий в кровати бабульке.
– Быстрее, – поторопил его Махлюков.
Я пропустил мужика и просочился в палату. Вдохнул – выдохнул. Спокойствие – вот что мне было нужно.
– Как здоровье, Антон?
Крыса дернулся. Он неприятно оскалился, будто собрался меня укусить. Нога его была закреплена на вытяжке – конструкция с противовесом не давала ему свободы действия. Он был, проще говоря, привязан.