Я к тебе приду из тишины

Тураносова-Абрас Анна

Мне 12 лет.

Стрельна. С неделю назад была буря на заливе. Дубовая аллея, ведущая к нему мимо здания мореходного училища, поредела: буря вывернула с десяток огромных толстых старых дубов и вышвырнула их в море.

Я не видела этого. Когда мы с матерью приехали туда, эти деревья море уже вернуло суше, а люди успели отпилить стволы и кроны, так что нашим взорам предстали лишь колоссальные многометровые корни с небольшим кусочком ствола. Но воображаемое зрелище этой бури,

которой я не видела, с тех пор завораживает и преследует меня.

Мне 10 лет.

Монастырёк. Лето. Мы с бабушкой недавно приехали. А дед проводит здесь полгода или даже больше. Так каждый год. Работает на огороде. Прививает яблони и кусты. Пилит на дрова свалившиеся в лесу деревья. Немало таких деревьев мы распилили с ним вместе. Сначала тащишь это бревно на плечах. Вдвоём легче. Потом волоком через соседей, через сервитут по траве. Потом разворачиваешь его в своём маленьком дворике – и на козлы.

Ножовка ржавая, но пилит, правда, идёт с трудом.

Потом дед топит баню. Она в огороде, отделённом от дома двумя сотками поля с картошкой.

Баня – это маленький самодельный домик с крошечной печуркой. Она не топится, скорее греется. Но можно нагреть воды для мытья и согреться самим.

Мне 13 лет.

Зима. Февраль. В институте каникулы. Мы с матерью впервые приехали на несколько дней в дачный домик её одноклассника, дяди Володи, очень доброго, светлого человека. Он дал нам ключ и указание: «Главное, дом не спалите!»

Не помню названия железнодорожной станции. От Ленинграда довольно далеко. Мы вышли. Снег хрустит. Очень холодно, но воздух сухой и пряный, и холод почти не ощущается.

Хорошо, и на душе покойно. Все мои мысли о Славе – человеке, которого я повстречала в начале первого в моей взрослой жизни учебного года в институте, по дороге к метро.

Среднего роста. Чисто выбритое лицо. Приятный голос.

Он говорит: «Девушка, вы опаздываете? Давайте вместе опаздывать?»

Я улыбнулась: «Давайте!»

Я не знала, что уже перешагнула порог своей первой пронзительной, беззаветной любви.

Мне 17 лет.

Самолёт летит в Болгарию, в Варну. Он начинает снижаться, и я вижу ослепительное Чёрное море. Оно всё сверкает своей синевой. Приземление.

Меня ждут. Представитель турагентства любезно улыбается, и вот уже я мчусь в такси из аэропорта в отель. Елка Няголова, известный поэт и общественный деятель, пригласила меня на фестиваль поэзии «Славянские объятия» представлять Литву.

Я здесь впервые. На фестивале и в Болгарии. Всё меня ошеломляет. Очень красиво, в воздухе рассеян призрачный аромат цветущих акаций и павловнии.

Я вижу Елку. В этой красивой статной женщине, очень моложавой, с гордой осанкой и зелёными глазами, искрящимися

нежностью, мудростью и добротой, словно воплотился светлый дух Болгарии. И чем больше я узнавала этого человека, тем больше утверждалась в этом своём первом ощущении.

Мне 39 лет.

Медицинский институт. Второй курс. Преподаватель по второстепенному предмету хвалит меня и говорит: «А эта девушка идёт на пятёрку».

И тут я разражаюсь слезами. Горькие неутешные слёзы текут у меня по щекам, и я никак не могу остановиться. На меня с недоумением смотрят однокашники.

Его доброта, то, как он произнёс эти слова, словно отомкнули всю мою боль, растопили её, и она потекла, словно серебряная река экзистенциальной печали, в которой я была одна.

Вспоминая об этой его доброте, я чувствовала накипавшие слёзы ещё несколько лет – пока с годами эти слёзы не потекли внутрь меня, разъедая мне душу.

Мне 18 лет.

Вильнюс. До отхода поезда на Игналину осталось часа полтора. Проходим мимо Дома учителя и останавливаемся. Во дворе камерный оркестр начинает играть «Времена года». Мы с матерью заходим во дворик. Видимо, это репетиция, но нас никто не гонит. Мы садимся. Летний вечер плавно окутывает нас. И время словно останавливается. Звуки музыки плывут, будто мягкие мерцающие струи. Ходики вечности обнимают бархатный купол неба.

Мне 19 лет.

Висагинас. Больница. Карантинное отделение по ковиду на пятом этаже. Здесь надо находиться, пока не придут результаты теста.

Я одна в палате. Санитарки и сёстры разные, и далеко не все добры. Но одна удивительная: она раз сделала мне сладкий чай с чабрецом и бутерброд с мёдом.

Это было вечером. За больничными окнами уже царила тьма.

Вкуснее бутерброда я никогда не ела.

Мне 45 лет.

Монастырёк. Лес. Этот лес не только очень богат грибами, но и необычен, в нём жутковато даже днём, а ближе к вечеру кажется, что он ждёт именно тебя, чтобы уже никогда не выпускать.

У этого леса своя история. Он раскинулся прямо напротив поля, где раньше стояла деревня Сухонос. От самой деревни осталось лишь три дуба там, где раньше был въезд в неё.

Дед рассказывал, что во время Второй мировой войны жители Сухоноса и Монастырька были угнаны в плен немцами. Но потом монастырцы убежали и партизанили в лесах, а крестьяне из Сухоноса не сумели.

И когда они вернулись по окончании войны, деревни уже не было. Было поле с тремя дубами.

Старожилы говорили, что души тех людей неприкаянно скитаются по грибному лесу напротив места бывшей деревни.

Однажды мы с матерью слышали в этом лесу тоненький, печальный серебристый смех.