Я Кирпич
Шрифт:
— Нет уж! Я все равно придумаю что-нибудь! Например, намеренно кичёвый раскрас, или карнавальный… Или подчеркнуть те или иные… А что у нас на ужин?.. А как одеваемся — в тоги, в туники?
И был ужин, и плыла в вечернем полумраке нежная музыка, извлекаемая из античных инструментов крохотным оркестром, состоящим из пятерых молчаливых музыкантов… Скорее всего, музыка здорово отличалась от той, древней, но это было не так уж и важно…
Молчаливые слуги с неразличимыми лицами, чутко понимающие даже малейшие наши с Машей позывы и пожелания, подавали нам на стол, приносили и уносили множество блюд,
Сколько мы спали за прошедшие дни? Совсем немного. Но мне и этого не хотелось, а вот Маша уже поникла… Зевает, глазки трет…
— Диня, я счастлива! Уже утро, уже светает… как незаметно время идет. А что это у тебя в руках?
— Да… Винт от ноутбука, там у меня всякое любопытное… Просто вынул, чтобы не забыть…
— А-а… Ну, ладно, тогда знаешь что, давай я прилягу на полчасика, а ты посмотри свое, а потом тоже приходи, ладно? Я в спальню!
— Конечно.
Маша легко вскочила со своего кресла (не захотела возлежать на ложе), засмеялась и вприпрыжку пошла туда, где ее уже ждала служанка, толстая тетка, с улыбкой на румяном добром лице…
Распахнулась дверь в спальные покои, оттуда выглянула тьма…
— НЕТ!!! НЕТ, Я СКАЗАЛ!!!
Неужели это я могу реветь таким чудовищным басом!? И изрыгать огонь!?..
Маша не слышала меня и уже не слушалась, она успела сделать пару шагов и протянуть руку второй служанке, показавшейся в черном проеме, но я ПРИКАЗАЛ! Я приказал пространству и времени остановиться — и стало так по слову моему: все застыло в этом мире, тени, запахи, лепестки и люди…
Замер, нелепо раскорячившись в воздухе, ворон Мор, успевший взлететь, испугавшись крика моего, замерла, распласталась на полу крохотная Букач… Даже я оказался как бы закован в эту окружающую недвижную субстанцию. Я плотно завяз в ней, но если напрячь все мои силы… вот так!.. и еще!.. Можно двигаться. Мне — можно! И я медленно побрел туда, к проему, полыхающему беспросветной тьмой, и к Маше, замершей в одном шаге от этого прохода.
— Молодой человек, давай-ка ты остановишься и будешь стоять, не подходя к нам!?
— Нет.
— То есть — как это нет? — Толстощекая тетка удивленно подняла выщипанные брови и переглянулась с той, другой, закутанной в плащ-капюшон. — Разве мы не договаривались на сто часов отсрочки? И разве сто часов не прошло? Сестра, подтверди: прошло сто часов? — Тютелька в тютельку, — прошипела тетка в капюшоне.
— Вот видишь? Так в чем же дело? — Тетка повернулась к Маше, и пространство начало приходить в движение.
— НЕТ!!! — Это с новой силой проорал я, и все опять застыло. — Просто дело в том, что я в одностороннем порядке разрываю договор.
— А как же твое слово? — Толстая тетка изменила облик, теперь она была юная фея в наряде принцесс, как их рисуют в детских книгах, голос ее стал звонким и не менее сильным, нежели мои вопли.
— А я отказываюсь от своего слова.
Обе «сестрички» дружно рассмеялись. Но говорила по-прежнему одна из них, та, которая выглядела моложе и красивее, но держалась как старшая.
— А так не бывает.
— Нет, хотя намек понял. У меня их трое, этих существ, включая кибера Дэви. Хотя бы по этому параметру я не подхожу под ваши описания. Не заговаривай мне зубы.
— Мы не понимаем, о ком ты говоришь, но это не важно. Прецедент был, мы уже отдавали ее тебе, Машу твою, запросто, безо всяких договоренностей, потому что она влияла на твою человечность, а нас с сестричкою это забавляло… И в ответ такая неблагодарность! Ты заморозил пространство и время — ой, ой какой ты сильный! Но даже и тебе не по росту удержать сие навсегда или надолго. И даже отцу твоему подобное не по силам, хотя наверняка он уверен в обратном. Равно как и нам с сестрицею, но мы хотя бы это знаем. А если ненадолго — почему бы и нет? Продлим остановившееся мгновение, потрафим человеческому в нас и в тебе, поговорим немножко. Ты не можешь нарушить, но можешь постичь. В свое время ты имел непродолжительную беседу с моею сестрой, там, в вестибюле Эрмитажа, я хочу восстановить равновесие и так же поболтать с тобою накоротке. Можешь назвать это любопытством. Итак, о чем мы будем говорить?
Если эта тетка, по имени Жизнь с большой буквы, затеяла побеседовать со мною — то я не против. Если она собирается усыпить мою решимость таким способом — обломается, я буду настороже.
— О, да! Будь настороже, будь силен и бдителен, молодой человек. Ты же у нас до сих пор человек?
Она еще и в мыслях читает… В МОИХ мыслях!.. Впрочем, черт бы с ними со всеми…
— Поговорим, хорошо. Ты упомянула моего Отца. Где он и что с ним? Я чувствую, что он где-то там… непонятно где… типа, занят…
— Не в моей компетенции на такие вопросы отвечать, но изволь, подскажу, ибо это имеет прямое отношение к теме нашего с тобою… взаимонедопонимания.
Твой отец решает важный для себя вопрос. Он сейчас в состоянии войны, он бьется против самого себя. И когда-нибудь непременно победит. И проиграет. Это будет одно и то же. Но даже и твоему очень, и очень, и очень могущественному отцу не дано преодолеть некие парадоксы. Он хочет невозможное сделать возможным, но так, чтобы оно оставалось невозможным.
— Темна вода… Вроде того, что поднять камень, который он не в силах поднять?
— Да, вроде. Но, все-таки, несколько сложнее, чем в твоей аналогии. Отсюда переходим к тебе и к твоему нежеланию соблюдать тобою же оговоренное, твоим же словом скрепленное.
— Ну, я слушаю?
— Ты можешь разрушать и строить, щадить жизни и отнимать их, ты в силах жить бесконечно долго и принимать любые формы своего бытия. Тебе по силам выполнять волю твоего отца, либо слегка противиться ей.
— Я послушен Воле его!