Я, Клавдий
Шрифт:
Паллант заехал в Капую, чтобы сообщить мне, куда он направляется. Он сказал, что нарушает этим строжайший приказ моей матери, но, в конце концов, его настоящий хозяин - я, а не она, хоть она и считает себя его госпожой; он боится невольно вовлечь меня в беду и уверен, что я вовсе не собирался посвящать свою книгу императору. Я был озадачен, в особенности когда он упомянул о двенадцатом томе, поэтому, пока он умывался и менял одежду, я сломал печать. Когда я увидел, что туда было вложено, я ужасно перепугался и даже подумал, уж не сжечь ли мне книгу вместе с письмами. Но это было не менее опасно, чем оставить все как есть, и я снова скрепил печатью. Мать пользовалась дубликатом моей печати, который я дал ей для деловых бумаг, никто бы не догадался, что я открывал книгу, даже Паллант. Затем Паллант поспешил на Капри и на обратном пути сказал мне, что Тиберий взял двенадцатый том и удалился с ним в лес. Он разрешает мне посвятить ему свой труд, сказал император, но я должен воздержаться от преувеличенных восхвалений. Это меня немного успокоило, но Тиберию нельзя было доверять, особенно когда он казался к тебе расположенным. Естественно, я очень тревожился насчет того, что может произойти, и сердился на мать - ведь, впутав меня в ссору между Сеяном и Тиберием, она подвергала мою жизнь страшной опасности. Я даже подумал, не скрыться ли мне куда-нибудь? Но куда? Скрыться было некуда.
31 г. н. э.
Первое, что случилось после того, - заболела Елена. Теперь-то мы знаем, что она была совершенно здорова, но Ливилла предложила ей на выбор - лечь в постель, притворившись, будто она больна, или слечь в постель, заболев на самом деле. Ее перевезли из Рима в Неаполь, где климат считается лучше. Тиберий разрешил отложить свадьбу на неопределенное время, но называл Сеяна своим зятем, точно она состоялась. Тиберий возвел Сеяна в ранг сенатора, назначил, одновременно с собой, вторым консулом и понтификом. Но то, что он сделал потом, перечеркнуло все эти милости: он пригласил Калигулу на несколько дней на Капри, а потом отправил его в сенат с весьма важным письмом. В письме говорилось, что он беседовал с молодым человеком, его наследником, и нашел, что тот ничем не схож со своими братьями по характеру и темпераменту, поэтому он не поверит никаким обвинениям в безнравственности или в отсутствии преданности, если их станут на него возводить. Он вверяет Калигулу заботам Элия Сеяна, своего сотоварища по консульству, и просит оградить его от всякого зла. Тиберий также назначил Калигулу понтификом и жрецом Августа.
Когда в Риме услышали про это письмо, там поднялось ликование. Поручая Калигулу попечению Сеяна, решили все, Тиберий предупреждал его, что вражда с семьей Германика зашла слишком далеко. То, что Сеян получил звание консула, сочли плохим для него предзнаменованием. Сам Тиберий сейчас был консулом в пятый раз, и все предшественники Сеяна, разделявшие с императором это звание - Вар, Гней Пизон, Германик, Кастор - умерли при печальных обстоятельствах. Вновь возникли надежды, что скоро все беды нации окажутся позади: ими будет править сын Германика. Возможно, Тиберий убьет Нерона и Друза, но он явно решил пощадить Калигулу. Сеян не станет императором. Все, кого Тиберий прощупывал по поводу своего выбора, явно одобряли то, что его преемником будет Калигула, - убедив самих себя, будто он унаследовал все добродетели отца; и Тиберия, всегда распознававшего реальное зло и сказавшего в глаза Калигуле, что он ядовитый змееныш, и по этой самой причине пощадившего его, это немало позабавило и очень обрадовало. Он мог воспользоваться растущей популярностью Калигулы, чтобы держать в узде Сеяна и Ливиллу.
Тиберий до известной степени доверился Калигуле и дал ему поручение узнать в дружеской беседе с гвардейцами, кто из их командиров имеет в лагере самое большое влияние после Сеяна, а затем удостовериться, так ли он жесток и бесстрашен, как тот. Калигула нарядился в женское платье, надел парик и, взяв для компании двух проституток помоложе, стал заходить в пригородные таверны, где по вечерам пили солдаты. С густо накрашенным лицом и накладным бюстом Калигула сходил за женщину: высокую и не очень привлекательную, но все же женщину. В тавернах он говорил, будто живет на содержании у богатого лавочника, который дает ему кучу денег, и потому угощал всех вокруг. Щедрость сделала его популярным. Вскоре Калигула уже знал обо всем, что творилось в лагере; чаще всего в разговорах всплывало имя ротного капитана Макрона. Макрон был сыном одного из вольноотпущенников Тиберия и, судя по всему, самым жестоким человеком в Риме. Солдаты с восхищением говорили о его кутежах и распутстве, о том, как он верховодит остальными офицерами, как никогда не теряется в трудном положении. Даже Сеян побаивается его, Макрон - единственный человек, который осмеливается ему возражать. Поэтому однажды вечером Калигула познакомился с Макроном и потихоньку назвал ему свое имя; затем они вышли вдвоем из таверны, и между ними был долгий разговор.
Тиберий стал одно за другим писать сенату странные письма: то он говорил, что болен, чуть ли не умирает, то - что он внезапно поправился и срочно собирается в Рим. Не менее странно он писал о Сеяне, перемежая непомерные похвалы раздраженными упреками, и у всех создалось впечатление, что он впадает в детство. Сеяна эти письма поставили в тупик, он не знал, устраивать ли переворот немедленно или оставить все по-старому - положение его было все еще прочным, - пока Тиберий не умрет или не появится возможность лишить его участи по причине слабоумия. Сеян хотел поехать на Капри и собственными глазами увидеть, как обстоят дела. Он написал Тиберию, испрашивая разрешения его посетить. Тиберий ответил, что, будучи консулом, Сеян обязан оставаться в Риме, достаточно и того, что сам он постоянно отсутствует. Тогда Сеян написал, что Елена серьезно больна и умоляет его навестить ее в Неаполе - может ли он приехать к ней, хотя бы на один день? А из Неаполя лишь час на веслах до Капри. Тиберий ответил, что Елену лечат лучшие доктора, надо набраться терпения; он сам собирается в Рим в ближайшие дни и хочет, чтобы Сеян его там, как положено, встретил. Примерно в это же время Тиберий не разрешил начать дело против бывшего губернатора Испании, которого Сеян обвинял в вымогательстве, на том основании, что показания свидетелей противоречивы. Никогда раньше в подобных случаях Тиберий не отказывал Сеяну в поддержке. Сеян перепугался. А тут и его консульский год закончился.
В день, назначенный Тиберием для прибытия в Рим, Сеян ждал во главе батальона гвардейцев перед храмом Аполлона, где заседал сенат, так как здание сената было тогда на ремонте. Неожиданно к нему подъехал Макрон и приветствовал его. Сеян спросил, почему он покинул лагерь. Макрон ответил, что Тиберий прислал ему письмо, которое он должен передать сенату.
– Почему тебе?
– подозрительно спросил Сеян.
– Почему бы и нет?
– Но почему не мне?
– Потому что в письме говорится о тебе.
Затем Макрон шепнул ему на ухо:
– Сердечно поздравляю, командир. В письме для тебя есть сюрприз. Тебя сделают народным трибуном. Это значит, что ты станешь следующим императором.
Сеян не думал, что Тиберий на самом деле появится в Риме, но его молчание в последнее время сильно тревожило Сеяна. Сейчас, не помня себя от радости, он бросился в храм
Макрон скомандовал гвардейцам «смирно!» и сказал:
– Ребята, император назначил меня командующим вместо Сеяна. Вот мои полномочия. Возвращайтесь обратно в лагерь, вы свободны. А в лагере скажите всем остальным, что теперь за главного Макрон, и каждому, кто умеет выполнять приказы, перепадет по тридцать золотых. Кто здесь старший офицер? Ты? Уведи отсюда людей. И не подымайте лишнего шума.
Гвардейцы ушли, а Макрон вызвал начальника городской стражи, который уже был предупрежден, чтобы тот дал взамен них охрану. Затем Макрон зашел в зал заседаний следом за Сеяном, вручил консулам письмо и тут же вышел, не дожидаясь, пока его начнут читать. Он убедился, что стражники расставлены как надо, и поспешил вслед за гвардейцами в лагерь, чтобы не допустить там беспорядков.
Тем временем известие о том, что Сеяна назначают трибуном, разнеслось по всему залу, и сенаторы принялись наперебой его поздравлять. Один из консулов призвал всех к порядку и принялся читать письмо. Начиналось оно, как обычно, с извинений Тиберия по поводу его отсутствия на заседании (неожиданные дела и плохое здоровье), затем он перешел к общим вопросам, от них - к упрекам Сеяну за то, что он поспешил предъявить экс-губернатору обвинение, не имея твердых улик. Здесь Сеян улыбнулся, так как обычно, выразив свое недовольство, Тиберии оказывал ему какую-нибудь новую милость. Но письмо продолжалось в том же духе, упрек следовал за упреком, каждый новый абзац был резче, чем предыдущий, и улыбка сползла с лица Сеяна. Сенаторы, поздравлявшие его, в растерянности замолчали, один или двое, сидевшие рядом с ним, под каким-то предлогом перешли на другую сторону зала. В конце письма говорилось, что Сеян виновен в грубых нарушениях законности, что двое его друзей - его дядя Юний Блез, одержавший победу над Такфаринатом, и еще один - должны быть наказаны, а сам Сеян должен быть арестован. Консул, предупрежденный накануне Макроном, чего желает от него Тиберий, громко сказал:
– Сеян, подойди сюда.
Сеян не поверил своим ушам. Он ждал конца письма, где говорилось бы о назначении его трибуном. Консулу пришлось дважды его позвать, прежде чем он понял.
– Кто? Я? Ты имеешь в виду меня?
Как только враги Сеяна осознали, что он наконец повержен, они принялись громко свистеть и шикать; его друзья и родственники, опасаясь за собственную жизнь, присоединились к ним. Сеян внезапно оказался один. Консул задал вопрос, последует ли сенат совету императора.
– Да, да!
– хором закричали сенаторы.
Вызвали начальника охраны, и когда Сеян увидел, что его гвардейцы исчезли, а на их месте городская стража, он понял, что проиграл. Сеяна повели под конвоем в тюрьму. Его окружила толпа горожан, узнавших о том, что происходит; с криками и улюлюканием они забрасывали его грязью. Сеян закутал голову тогой, но его пригрозили убить, если он не откроет лица, а когда он подчинился, комьев грязи стало еще больше. В тот же день сенат, видя, что гвардейцы не появляются, а толпа вот-вот ворвется в тюрьму и устроит над Сеяном самосуд, решил, чтобы оставить заслугу за собой, приговорить Сеяна к смертной казни.