Я купил тебя. Дорого
Шрифт:
Только со мной она такая? Почему другие не видят её чистую, светлую душу? Почему этот ебаный мир так много придаёт значение мишуре?
Ощущение, что я проваливаюсь. Что бетонный пол под ногами становится мягким, и меня плавно засасывает во тьму.
— Сердце вашей сестры не выдержало. Мне очень жаль, но Нина не пережила операцию.
Заткнись,
Снова эти белые двери и снова ожидание.
Приговора?
Или надежды?
Говорят, всегда нужно верить. Но что если однажды так уже верил, а потом железом раскалённым в сердце…
— Демьян!
Всё вокруг становится чётким. Стены, двери, медсестра чуть в стороне, передо мной лицо Матвея.
— Мила? — задаю лишь один вопрос ему.
Пусть скажет.
Ведь пока вслух не сказал…
— Она в коме, Дём. Но в кому мы ввели её, чтобы не держать на агрессивных обезболивающих. Так мы меньше навредим ребёнку, так что…
— Ребёнку?
Удар под дых такой силы, что у меня весь воздух выбивает из груди. Рёбра становятся тюрьмой. Хочется выломать их, чтобы вдохнуть как можно глубже.
— Мила беременна, ты не знал? — Матвей хмурится. — Срок, судя по всему совсем маленький, около пяти недель. Она и сама могла не знать.
— Он… ребёнок… он живой?
— Живой, — кивает Кузнецов. — Чудо, знаешь ли. Учитывая кислородное голодание, стресс.
Я не знаю, как реагировать и что нужно говорить.
Я в шоке.
В блядском шоке, мать его.
Не особенно я представлял в своей жизни детей, но внезапно, прямо в эту секунду я ощутил, что вот это то, что в животе Милки — моё. Моё! Не знаю, что от меня вообще зависит и зависит ли что-то, но я сделаю всё, чтобы сохранить их обоих.
— Матвей, — слова через глотку продираются с трудом, — сделай всё, что можешь, друг. Лекарства, что там ещё… Любой стоимости, Матвей.
— Тише, Дёма, — друг кладёт мне руку на плечо. — Это всё по умолчанию. Тебе не нужно говорить или просить. Но это не всё ещё.
В груди снова стынет. По рукам противная дрожь скользит.
— Что? — выдаю глухо.
— Пока Мила без сознания, не совсем понятно, но я думаю, у неё проблемы с позвоночником. Разрыва спинного мозга нет, перелома позвоночника тоже, но мне не очень нравятся её рефлексы. Точнее сможем узнать, когда она очнётся.
Я тупо киваю, но смысл всё ещё пытаюсь переварить.
— Дём, мне пора, у меня операция через полчаса, — Матвей впивается взглядом в моё лицо, всё ещё оцениваю мою адекватность. — Ирина отведёт тебя в нашу комнату отдыха и напоит чаем, ладно?
— Не надо, — качаю отрицательно головой. — Мне нужно
— Она в реанимации. Но утром, думаю, можно будет.
— Ладно.
Выхожу на улицу и несколько секунд пытаюсь сообразить, где моя тачка.
Точно, на дне Кубани.
Такси как раз высаживает людей, и я иду к освободившейся машине. Сначала прошу отвезти меня домой, где переодеваюсь и, набравшись смелости, звоню родителям Милы.
Зубы скрипят и кажется, что вот-вот раскрошатся, когда её мать начинает плакать.
— Всё будет хорошо, — говорю, а у самого мурашки по спине. — С ней всё будет хорошо.
Мне нужно ещё кое-что сделать для неё.
Беру другую машину и еду в общагу. Пятёра быстро решает вопрос с коммендантшей, и вот я в комнате Милы.
Разве в общаге у студентов не должен быть бардак?
Это не про мою трактористку, похоже.
Даже тетради на столе стопочкой лежат аккуратной.
Но меня не тетради интересуют, мне другое нужно. Прости, детка, что в вещах твоих копаюсь.
Я никогда не был суеверным. Я, мать его, вообще ни во что не верил. Но сейчас словно заклинило — надо. Уверен, что надо.
Где девчонки хранят побрякушки?
В шкафу нет, в ящике тоже, в столе нет… Замечаю шкатулку на тумбочке возле зеркала. Я идиот, надо было сразу там искать.
Нахожу, что искал.
Зажимаю крепко в кулаке маленького деревянного слона и быстро ухожу. Снова гоню в больницу, и так как Матвей на операции, мне долго приходится уговаривать медсестру реанимации, что мне нужно к Миле всего на минуту.
И то ли я так убедителен, то ли медсестра просто уже в шоке, но она даёт мне ровно минуту, запаковав в медицинскую маску, бахилы и халат.
Девочка моя лежит на больничной кровати. Бледная. Волосы по подушке разбросаны.
Лицо маской закрыто, к которой тянутся трубки.
Моя трактористка, ну что же ты… Поле вон не пахано… Собаки не привиты в приюте…
Хочется встряхнуть её за плечи, чтобы встала, но я понимаю, что то, что её ввели в кому — так надо. Так лучше. Я доверяю Матвею.
Но тяжко видеть её такой.
Моя королева. Моя трактористка. Моя девочка.
Осторожно вкладываю деревянного ланкийского слона в её ладонь и зажимаю пальцы.
— Тебе пригодится, — шепчу тихо. — Иди на свет, Мила.
45
Аплодисменты стихают.
Я жду, пока включится свет, но зал продолжает тонуть в темноте, а теперь ещё и в полной тишине.
Корона кажется тяжёлой, и хочется её снять.
Но я ведь королева. Я не могу — люди смотрят на меня.